– Здорово, ханурики, – сказал Даниил. –
Гудите?
– Как паровозы! – радостно заорал
Хрусталев. – Евгения, мечи на пень! – Он отшвырнул пустую бутылку, на
четвереньках добрел до ручья и вытащил две новых. – Так выпьем же за
Шумер! Видал, что в городе делается? Ну, погоди, ну, помрет император, околеет
маленько, я же из Вукола краковской колбасы наверчу!
Опорожнили. Съели по шашлычку. На деревьях каркали и
свиристели охранники.
– Цыц, пернатые! – гаркнул Хрусталев, и птичий
гомон стих. – Ох, Данька, Данька, что за жизнь у охранника, не
представляешь ты себе… – Он звучно икнул и продолжал с цыганским
надрывом. – Каждого подозревай, на каждого смотри волком, жди пакости от
любого, весь свет во врагах держи. Иногда сам на себя покосишься: а почему эта
харя все трется возле императора, кто таков, откуда и зачем? Эх, пошло оно все
в…
Женя мимоходом залепила ему подзатыльник, и Хрусталев
покорно умолк. Вытянув еще бутылку, он заплакал и, загибая пальцы, путаясь в
датах, ошибаясь в именах, принялся перечислять самодержцев, в результате
недосмотра охраны померших от апоплексического удара, несварения желудка,
прежестокой колики и общей меланхолии организма. Временами он начинал
матюгаться, но Женя была наготове, и подзатыльники прилетали как раз вовремя.
– А все почему? Недостаточно бдим, мать их… –
Хрусталев блаженно улыбнулся очередному подзатыльнику. – А Вукола я все
одно пришибу. Деленда эст.
Человек он был от природы добрый, ранимый, а жизнь и долг
понимал исключительно прямолинейно – охранять подлежащего его заботам
императора, не жалея души и сил, а при необходимости и жизни. Он и охранял.
Изобретательно и неустанно, с использованием всех чудес технической мысли. Он
терпеть не мог Морлокова, по убеждениям был стойким республиканцем, но
тщательно это скрывал, потому что принес присягу на верность императорскому
дому…
– Вот, смотри! – Хрусталев ткнул пальцем. –
Ты скажешь, что это благонамеренный лесной обыватель? Может быть. Я же обязан
подозревать, что это – агент. Эй ты, руки вверх!
На том бережку встал на дыбки заяц и с любопытством взирал
на генерала. Хрусталев достал пистолет. Вокруг зайца взлетели мох и песок. Заяц
невредимо сидел. Хрусталев звонко защелкнул новую обойму, высадил и ее. Заяц
сидел. Потом презрительно прищурил и без того косые глаза, плюнул и,
непристойно повиливая задом, направился в кусты.
– Охрана! – взревел Хрусталев.
Охранники понеслись за зайцем, сталкиваясь и шумно
проламываясь сквозь бурелом. Лес наполнился уханьем, гоготом, топотом и
свистом.
– Вот такая работа, – печально сказал
Хрусталев. – Брать отпечатки пальцев у леших и водовозных кляч, шарахаться
от теней, разгонять метлой привидения и выть на луну. А тот, кого ты охраняешь,
никому не нужен, даже себе самому, и сиди гадай, откуда придет то, что нас
сметет, – должно же нас что-то вымести поганой метлой по причине нашей
полной никчемности?
Лицо у него набрякло и покраснело, а упрямые серые глаза
оставались осмысленными и трезвыми. Иногда Даниил его упорно не понимал – когда
он валял ванечку, когда говорил серьезно.
Подошла Женя, присела на корточки, пересчитала пустые
бутылки:
– Семь. Ох, генерал, начну я тебя от алкоголизма
лечить…
– Вылечи меня лучше от дурных предчувствий, –
Хрусталев невозмутимо откручивал проволочку. – Женечка, милая, когда же ты
поймешь – если не буду периодически отключаться, я с ума сойду, с ума сбегу…
Перейдем на коньяк?
– Я тебе перейду, – грозно пообещала Женя. –
Жрите пока что послабее. Даниил, это и к тебе относится – я вас боюсь
временами, кажется, будто вы мертвые, психи этакие…
Она ушла возиться с новыми шашлыками. Хрусталев, подмигнув
Даниилу, извлек из сапога старый нетабельный револьвер. Вставил один патрон,
раскрутил барабан, уткнул дуло в висок и нажал на спуск. Сухо, противно
щелкнуло. Хрусталев горстью смахнул со лба пот и сунул наган Даниилу.
Даниил с замиранием сердца повторил его манипуляции.
Щелкнуло, словно сломалась кость. Он помотал головой, ощущая во рту поганый
привкус медной дверной ручки.
Незаметно подошедшая Женя вырвала у него наган, забросила в
речку. Что есть силы ударила по лицу его, потом Хрусталева, ушла в машину и
заплакала.
Смущенно переглядываясь, они допили коньяк. Издали
доносились топот, вопли и хруст сучьев – охота на длинноухого агента продолжалась.
Хрусталев подпер щеку ладонью, сделал жалостливое бабье лицо и заголосил
тоненько:
– Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету…
– Ну почему я тебя до сих пор не бросила, алкаш
несчастный, – печально поинтересовалась Женя.
– Потому что я тебя люблю, – сказал
Хрусталев. – Чисто и нежно. Сам удивляюсь. Слушай, Женька, если я умру –
ты умрешь за компанию?
– Ага, – сказала Женя. – Обязательно и
непременно. А пока ты еще живой, иди ты к черту… Пойду за грибами, надоели мне
ваши пьяные рожи, господа офицеры. На шашлыки поглядывайте – подгорят.
Взяла лукошко и ушла в лес.
– Коньячком, молодые люди, господа военные, не
разодолжите ли? – послышался сзади вкрадчивый козлетон.
Рядом сидел на перевернутом ведре неизвестно откуда
взявшийся старичок в полосатых шароварах и драненьком армяке – маленький такой,
морщинистый такой, с седой бороденкой и колючими молодыми глазами. Даниил
недоуменно подумал: почему он назвал нас обоих военными, когда в форме один
Пашка?
– Эт-то что за явление хлюста народу? – спокойно
поинтересовался Хрусталев и поднял свой «Ауто Маг» – огромнющую американскую
машинку с силой удара пули в сто шестьдесят пять килограммов, дуру
длинноствольную.
– Тихо, милай, – сказал старичок, и от вкрадчивой
властности его голоса массивная американская дура опустилась сама собой.
– Шашлычки сними, подгорают. Ну, первая колом, вторая
соколом?
Как-то само по себе получилось, что деда автоматически
приняли в компанию. Он с удовольствием выпил два стакашка, сжевал палочку
шашлыка и предложил:
– Погадать, ребята?
Они переглянулись и кивнули. Дед добыл из недр армяка
пригоршню потрепанных старомодных карт, разметал их на донышке ведра по
какой-то хитрой системе, дул на них, подравнивал, перекладывал. Закончив,
полюбовался и спросил:
– На что – на смерть или на жизнь?
– На смерть, – шепотом попросил Хрусталев.
– Ага, – вгляделся дед. – Ехал «мусор» на
телеге, а телега на боку… Так вот, не будет тебе смерти ни от ножа, ни от пули,
ни от яда, ни от воды. Смерть тебе будет знатная, синяя, на большом стечении
народа и в лихой коловерти…
– А точнее?
– Точнее в женской бане, там все напоказ, – веско
сказал дед. – Народная мудрость – она, мусор, туманнее… А тебе… – Он
посмотрел на Даниила. – Тебе, касатик, смерть будет серая и тусклая, несущаяся…
Прощевайте, робяты, спасибочко за алкоголь, покедова, тудыть вашу в
хрендибобер. Эскьюз ми, ежели что не так, и оревуар!
