Вукол Морлоков, стиснув зубы, наблюдал из-под расшитого
золотом козырька фуражки, как покрывают себя позором и грязью лучшие специалисты,
каких только он откопал у себя по лагерям. Рядом с ним маялся вольный –
седенький профессор, специалист по старинному фольклору, прихваченный то ли по
ошибке, то ли для количества.
Слева клубились над сопредельной стороной игривые облачка.
Справа уныло опустили стволы пушек зеленые лобастые танки. Сзади, прихватив
узлы с бельишком, кошек, самогонные аппараты и иконы, из деревни молча
улепетывали землепашцы – подальше от Морлокова и криминально-научных сложностей
жизни. В канаве смирнехонько сидели, стуча зубами, перемазанные специалисты. А
впереди, на холме, разметав сизые крылища, скалился Аспид – нелепый, как знак
лауреата премии «За укрепление мира между народами» на груди Сиада Барре, и
страшный, как все непонятное.
– Ну что, старина? – почти ласково спросил
Морлоков. – Пора бы и тебе, а? Парламентером-то?
– Не хочу, – признался профессор.
– А кто хочет? – философски заключил
Морлоков. – Однако родина требует, пердун ты старый…
Он хотел махнуть охранникам, чтобы препроводили старца, но
того вдруг осенило:
– А если это дракон?
– Ну и что? – искренне не понял Вукол.
– Прецеденты в мировом фольклоре отмечались
неоднократно, – заторопился старичок, которому очень не хотелось к Аспиду. –
Явление можно охарактеризовать как дракона, а все авторитетные источники
отмечают, что дракону для того, чтобы он улетел, требуется взятка натурой, как
то: драгоценные металлы, драгоценные камни и лица женского пола, желательно
сексапильные.
– А ведь это идея! – ахнул Морлоков. – Взятка
– это весьма реалистично и жизненно…
Золотые слитки из государственной казны доставил
бронированный реактивный спецдирижаблъ с глухонемой командой. Первый
Заместитель Морлокова, как вихрь, пронесся со своей спецгруппой по ювелирным
магазинам столицы, смахивая драгоценности в портфель. Иногда в спешке кое-какие
колечки-бранзулетки попадали в карманы его мундира, но от волнения он не
обращал на это внимания.
На украшенном розами грузовике добытое торжественно подвезли
прямо к Аспиду. Аспид посмотрел на это великолепие, в беспорядке рассыпанное по
грязным доскам кузова, потом разинул пастищу и загоготал:
– Что я вам – Гобсек?
Все были настолько поражены, услышав впервые его голос и
узнав к тому же, что Аспид обладает кое-какими познаниями в литературе, что
зажмурились и не увидели, как Аспид дунул – и драгоценности разлетелись по
окрестностям.
Морлоков, науськиваемый профессором, не сдавался. Снова по
столице помчались завывающие черные фургоны. К месту действия доставили кордебалет
«Кисонька» в полном составе – сотню хныкающих прелестниц. Кое-как их успокоили,
обрядили в сексапильные купальники и колонной погнали на холм под возбуждающую
секс-музыку.
Аспид оглядел перепуганных стриптизеток, снова разинул
пастищу и загоготал:
– Что я вам – халиф багдадский?
И кордебалет как хреном смело. Позднее кисоньки обнаружились
в гареме некоего нефтяного шейха, который в ответ на дипломатические ноты
твердил что-то о неисповедимых милостях Аллаха и девочек не отдавал.
Специалиста по фольклору не успели расстрелять – в суматохе
он драпанул на сопредельную сторону. Так как недопустимо было оставлять
криминал без виновных, на ближайшей сосне вздернули без воинских почестей
Первого Заместителя.
Операция застопорилась. Специалисты сидели в канаве, вслух
мечтая о водке и бабах. Охранники прочесывали лес, сгребая в карманы
разбросанные ювелирные изделия и палили по осиротевшим после бегства пейзан
коровам – на предмет шашлыка. Труп Первого Заместителя чинно болтался в петле и
только временами просил водки, в чем ему регулярно отказывали – покойнику
водочного довольствия не полагается. Танкисты понемногу меняли на самогон
боезапас и горючку, ловили девок по окрестным селам; наконец принялись лупить
куда попало зажигательными, подпалили спецдирижабль и так надоели Аспиду, что
он забросил их неведомо куда. Вместе с танками.
Вукол Морлоков, захватив два ящика водки, заперся в
вертолете. Трое суток он без шума и песен истреблял свои запасы, а на четвертое
утро вывалился наружу и помчался в одних кальсонах по росной луговине, вопя,
что за ним гонятся враги народа с обрезами и арбалетами. Его не сразу решились
ловить, но все же поймали наконец и напичкали соответствующими препаратами.
Проспав сутки, он преисполнился прежней хватки и деловой холодности, развесил
по осинам наиболее расшалившихся рыцарей своего воинства, вытащил из канавы
специалистов, ободрил их обещанием сбавить срок и дал им водки. После чего
отправился к холму сам. Остановился перед Аспидом и рыкнул:
– Какого же рожна тебе нужно, падаль шизокрылая?
– Ну вот, наконец-то, – неожиданно мирно сказал
Аспид. – Я, понимаешь, по свету летаю, я – как вирус.
Вирус демократии. Демократию хочу.
– Чего? – не сразу сообразил Морлоков. – Это
ты про что? Это кто? А-а, ты вон про что… Ну на кой она тебе?
– А у меня такой пунктик, – мрачно сказал
Аспид. – Вирус я ейный, понял? Так что вынь да положь. Можно постепенно,
но не черепашьими темпами.
– Никакой демократии не будет, – веско сказал
Морлоков. – И не надейся, тварь. Для демократии мы исторически не подготовлены,
так что лети себе с восходящими потоками. Иначе бяку сделаю.
– Шиш, – сказал Аспид и приготовился к дискуссии.
Но Морлоков, не слушая далее, спустился с холма и сел в
самолет. Вскоре на равнине не осталось ни души.
Через час в небе загудел бомбардировщик, от него отделилось
что-то черное, продолговатое и под ярким парашютом поплыло вниз, к холму, к
Аспиду, с любопытством наблюдавшему за гостинцем.
– Ну-ка, что они там еще, стервы? – благодушно
промурлыкал он, щекоча себя хвостом под мышкой.
И не закончил.
Грянул гром. Боги зажали уши.
Вихри закружились по равнине, из бугристой тучи ядовитой
пыли взмыл к стратосфере косматый огненно-желтый разлапистый гриб. В багровом
небе кружились пылающие ветки, и что-то печально блеснуло в солнечном луче – то
ли слеза на дымящемся листке березы, то ли оптический обман.
И – ни следа, как и не было. Словно и не сидел, не
окаянствовал, не требовал неприемлемого…
Но чьи это мощные крылья рассекают радиоактивный воздух над
выжженной равниной? Чей немигающий взгляд, словно луч прожектора, поймал твое
лицо?
Прочь! Слышишь! Прочь! Сгинь, морок, наваждение!
Про-о-о-о-чь!
Ближе! Оно еще ближе! Спасите!
Морлоков проснулся на полу, облитый холодным потом. Тяжело
дыша, он затравленно озирал комнату. Убаюкивающе светился розовый ночник –
стеклянный бюст Иоанна Грозного. Блестели на столике три удобно разложенных
пистолета. Маслянисто посверкивала кольчуга орденов на парадном мундире,
приготовленном для завтрашних торжеств по случаю дня тезоименитства.
