И вдруг все кончилось – рывком.
Утром третьего дня полицейские стояли на своих законных
местах, были открыты все магазины, газетные киоски, парикмахерские и рюмочные.
Хмурых похмельных хрусталевцев, выстроенных на заднем дворе новообразованного
МВД, отечески журил замминистра, личность никому неизвестная. «Рогнеда-4», как
выяснилось, смирнехонько стояла на стартовом столе, а оператор оказался
нормальным и был с подобающими извинениями отпущен. Эсминец «Свирепый», как
оказалось, попал в шторм, лишился руля и радиосвязи, был обнаружен и
отбуксирован в порт. Страной, оказывается, правил реорганизованный
Государственный Совет, учредивший Особую Комиссию Об-работки Алогичностей
(сокращенно ОСКОБРА), которой вменялось в почетную обязанность разобраться во
всех упущениях, недосмотрах, перегибах, неоправданных репрессиях, недоработках,
превышениях и злоупотреблениях, а разобравшись – осудить, принять к исполнению,
заверить, амнистировать и не допускать. Официальные Социал-Демократы ходили по
столице гоголем, громко рассказывали в общественных местах политически
скользкие анекдоты, за которые позавчера были бы урегулированы, раскланивались
друг с другом и хохотали без причины.
По столице, опираясь на палку, бродил Морлоков,
бессмысленный, седой и неузнаваемый. Его неотлучно сопровождал рослый жлоб в
штатском. Когда Морлоков падал на мостовую и начинал, рыдая, бодать ее лбом,
жлоб поднимал его, успокаивал, утирал, и они шли дальше. Официально сошедший с
ума, Морлоков был вследствие этого освобожден от всех видов судебного
преследования.
Бывшее здание МУУ чинили, чистили и красили – там должна
была разместиться музыкальная школа.
Осмоловский куда-то пропал, и никто его больше не видел.
Бонч-Мечидол вышел в отставку и поступил на первый курс Лесной академии.
Несколько членов старого Государственного Совета погибли в автомобильных
катастрофах, а несколько отравились колбасой.
Железные дороги лихорадило – с севера, северо-востока и
востока в столицу летели длинные поезда, битком набитые бритыми наголо мужиками
в ватниках. Они были веселы и трезвы, горланили непонятные песни, засандаливали
проводницам в тамбурах и называли друг друга «господа».
Было официально объявлено, что созвездие Большой Медведицы
существует и находится на небосклоне.
Было указано, что бога нет, но верить в него не возбраняется
при условии невыхода за рамки приличий.
Академик Фалакрозис по состоянию здоровья ушел на пенсию.
На улицах появилась масса девушек в мини-юбках, что
безусловно способствовало демографическому взрыву.
Снежного человека Филимона выпустили, умыли, причесали и
устроили куда-то лаборантом (без допуска к спиртному).
Потихоньку убирали не представляющие художественной и
исторической ценности статуи наиболее одиозных царей.
Поступило компетентное разъяснение, что язык древних шумеров
не является буржуазным, а к появлению на свет птицы дрозд причастна природа, а
не тверские коммунисты.
А на площади Крестителя стоял человек в кожанке, в круглом
берете, с лохматой бородой, подпирал плечом столб, ласково оглядывал девушек в
мини-юбках, щурился вслед патрулям и мурлыкал что-то без слов. Мопеда при нем
не было.
Альтаирец Кфансут парил в восходящих потоках, прикидываясь
дельтапланом.
* * *
Золото – хозяйке, серебро – слуге,
медяки – ремесленной всякой мелюзге.
«Верно, – отрубил барон, нахлобучив шлем, –
но хладное железо властвует над всем».
Р. Киплинг
На улицу Даниил вышел после девяти и влился в поток
сосредоточенно спешащих на работу людей.
Полицию на площади Бречислава Крестителя представлял
белобрысый сопляк, и в данный момент он многословно и обстоятельно распекал
девушку, нарушившую что-то на мотороллере. Девушка, глядя чуть насмешливо,
ждала, когда блюститель перейдет к вопросу об адресе и телефоне, а блюститель
маялся меж желаниями и смущением и стал уже заговариваться. Даниил перестал
смотреть на эту идиллию, потому что появилась Милена.
Она спускалась по лестнице, знаменитой тем, что на ней
двести лет назад спьяну сломал шею кто-то из великих князей, она ни на кого не
смотрела; стучали каблучки, трепетал над загорелыми коленками подол белого
платьица, а дерзкая улыбка предназначалась всем и никому. Даниил с удивлением
поймал себя на нежных мыслях, как будто это и не он хладнокровнейше подставил
ее и ждал теперь результатов… А почему эти дураки на красном мотоцикле
остановились там, где стоянка была запрещена при любой власти?
Пистолет в руке того, что сидел сзади, дернулся несколько
раз, и Даниил не услышал выстрелов. Полицейский бежал через площадь, дергая
кобуру. Кобура – видимо, новая, жесткая и необмятая – никак не раскрывалась,
привычно жались к стенам прохожие, мотоцикл умчался на бешеной скорости,
Даниила толкали бегущие, а Милена все еще стояла на широкой ступеньке,
недоуменно и отстраненно глядя на расплывающиеся по белому платью красные
пятна. Даниил побежал вверх по лестнице, и лестница была бесконечной,
бесконечной…
В широко раскрытых глазах Милены отражались Даниил, облака и
недоумение, как будто она верила, что никогда не умрет, и вынуждена была
жестоко разочароваться. Возможно, так оно и было.
– Ну! – заорал он ей в лицо, поднимая за плечи.
– Я сделала все в точности, – выговорила она
удивительно четко и внятно. – Все. Тебе будет меня хоть немножечко жалко?
– Да.
– Потому что я тебя…
И замолчала – словно задули свечу. Даниил осторожно, хотя ей
было уже все равно, опустил ее на ступеньки, услышал приближающийся вопль сирен
и побежал вниз по лестнице. Вскочил в машину, свернул на проспект Морлокова,
который еще не успели переименовать, и на бешеной скорости помчался к южной
окраине Коростеня.
Бежевую «Ярославну» он увидел издали, и Резидента в ней,
задумчиво прислонившегося виском к стеклу левой передней дверцы. «Ярославна»
стояла метрах в тридцати от шоссе, под раскидистым дубом, так, чтобы при
необходимости одним прыжком вырваться на автостраду.
Даниил подбежал к машине и рванул дверцу, уже зная все
наперед. Резидент вывалился ему на руки, грузный, уже похолодевший. Даниил
подхватил его, усадил на место. Три пули угодили в грудь, кровь залила плащ,
который Резидент купил где-то в Гонконге и очень любил суеверной
привязанностью. Теперь плащ не помог. Собеседник выстрелил в Резидента, сидя
рядом с ним в машине. Последнее звено. Завершающий штрих. Что ж, полковник, вы
сделали свое, честь вам и хвала, осталось подождать лет тридцать, пока
народится новый Юлиан и устареют нынешние секреты…
Даниил сел в машину и поехал в город, на сей раз не спеша и
педантично соблюдая правила уличного движения. Остановил машину у подъезда
роскошного здания, вошел в вестибюль с пальмами, мрамором и зеркалами,
предъявил осанистому портье удостоверение секретной службы, перекинулся парой
слов и поднялся в огромном лифте на третий этаж. Вежливо позвонил.
