Я вышел на берег, на белый, твердо похрустывающий под ногами
песок пополам с коралловой крошкой, отступил на шаг от лизавшего мне подошвы
моря и огляделся, готовый при первом сулившем опасность звуке нырнуть назад.
Прислушался. С меня текла прозрачная соленая вода. Тишина. Только волны
плескуче шлепали, накатываясь на берег, а берег был первозданно чист и пуст.
Все неведомые опасности, если только они были, таились, надо полагать, в
глубине острова.
Я распорол пленку, в которую был укутан, – искусственный
вариант рыбьих жабр. Стянул ее с себя, скомкал и бросил под ноги. Оглянулся на
море, голубое и спокойное. Далеко, у самого горизонта, белела крохотная
черточка – «Протей». Оттуда наблюдали в суперсильные бинокли, я был для них в
двух шагах. Я помахал рукой страшно далекому «Протею», на котором в данный
момент затаил дыхание цвет научной мысли и сливки контрразведки, одернул
куртку, поправил кобуру, пригладил волосы и полез вверх по откосу.
Довольно быстро я вылез наверх и сказал острову «привет».
Вот и я, значитца. Передо мной была редкая пальмовая рощица, на песке валялись
кокосовые скорлупы, и прытко удирал, бросив орех, краб-пальмовый вор. Десант
прошел отлично, и я остался совсем один, потому что «Протей» ушел к границам
запретной зоны, где лежали в дрейфе эсминцы Второго флота, и крейсер «Дорада»
получил приказ в случае необходимости нанести по острову и прилегающим водам
ракетно-ядерный удар мощностью в добрую дюжину Хиросим, а где-то далеко отсюда
пилоты сидели в кабинах бомбардировщиков, начиненных ядерными ракетами,
предназначавшимися для того же квадрата…
Чего-то не хватало, пропало что-то привычное, изначальное,
как солнце над головой… солнце!
На небе не хватало солнца. Не было его. От пальм навстречу
мне тянулись короткие, как и полагается в это время в этих широтах, словно бы
усохшие тени, но солнца я не увидел ни в той точке небосклона, где ему в данный
момент полагалось быть, ни вообще на небе. Деревья отбрасывали тени, я
отбрасывал тень, даже брошенный крабом орех отбрасывал тень, мириадами искорок,
отраженных лучиков блестело море, но солнца не было. Исчезло неизвестно куда, и
я понял, что это первый сюрприз заколдованного места…
Думать над этим я не стал – не было смысла с первых минут
размениваться на эту загадку. Вряд ли она последняя, вряд ли она самая важная.
Я просто пошел в глубь рощи, держа руку на пистолете. Не думаю, чтобы пистолет
мог чем-то помочь в единоборстве с силой, которая играючи проглатывала
вертолеты и спутники, но так уж повелось с начальной поры, так уж диктовал
длиннейший перечень стычек и войн, именовавшийся историей, так он на нас
повлиял – прикосновение к оружию всегда рождало уверенность и помогало не
падать духом.
Я не уловил места, где началось ЭТО, места, где незаметно,
неуловимо пальмовая роща перелилась в обыкновенный смешанный лес, вполне
уместный на широте Парижа, Рязани или моего родимого Красноярского края, но
немыслимый здесь, в этом климатическом поясе. Сюрприз номер два…
Я подошел к ближайшей сосне, потрогал шершавую кору, чтобы
убедиться, что дерево настоящее, и убедился, и…
Больно! Или только кажется, что больно, а на деле просто
плывешь куда-то, и непонятно, что существует, а что мерещится, и адская боль в
висках, да и тела вроде бы уже нет, растворилось паром…
…Тридцать третьего апреля я ехал к себе в офис. Стояли белые
ночи, ослепительные ночи, когда светло, как днем, когда можно читать газету в
подворотне, вообще можно все, кроме одного – укрыться в тени. Тяжелое время для
воров. Белая ночь не прячет, с головой выдает и бульдогу-полицейскому, и скучающему
обывателю, для которого первое развлечение – погнаться за карманником. У собора
Святого Меркурия стоял на коленях хилый золотушный вор и молился, вернее,
проклинал покровителя за эти ночи и за шагнувшую наперекос судьбу.
Я поехал дальше. Перекресток был пуст, только у светофора
скучал себе часовой в блестящей кирасе, зевал и чесал пятку древком алебарды.
Заметив мою машину, он оживился и заорал:
– Эй, приятель, огоньку не найдется?
Я равнодушно щелкнул зажигалкой.
– Вурдалак? – лениво поинтересовался он.
– Бюро «Геродот», – сказал я, наслаждаясь его
страхом. Бюро «Геродот» уважают все, мы достаточно цивилизованны для того,
чтобы заставить себя уважать…
Наперерез мне промчалась длинная открытая машина – добрый
старый «дюзенберг», набитый до отказа хохочущими мохнорылыми чертями и ведьмами
в джинсах – торопились на шабаш, плясать под луной и хаять бога. Я лично ничего
не имею против бога, хотя он и создал этот сволочной мир. Правда, ходят, и
давно уже, упорные слухи, что старик тут ни при чем – ни сном ни духом
(абсолютно непричастен), а на самом деле наш клятый шарик – результат
безответственных пьяных забав двух профессоров физики (одного из Гарварда,
второго из «Аненэрбе»), хозяина публичного дома из Атлантиды, боливийского
алкоголика-сантехника и китайского философа Кво-Пинга. Утверждают, будто эта
никогда не просыхавшая компания, перепробовав все обычные шутки, в поисках
чего-нибудь пикантного сотворила наш мир за трое суток и два часа, а потом,
испугавшись последствий и судебного преследования, свалила все на бога, и
как-то обошлось. Все может быть. После водородных бомб и лазерного оружия от
физиков можно ожидать любой пакости…
Черти пронеслись, оставив запах серы и бензиновой гари, я
выругался им вслед и хотел тронуть машину, но кто-то махнул мне рукой. Я
опустил стекло. Ко мне подбежала девушка, нагнулась к окну и попросила:
– Подвезите.
– Садись, – сказал я.
Она села, чинно сложив руки на коленях. Я искоса разглядывал
ее: джинсы, ало-черная рубашка, черные волосы и зеленые глаза, в общем-то красивая,
но нужно быть начеку – черный и зеленый издревле были исконными цветами
дьявола, а нынче белые ночи, в белые ночи нужно бояться всего, каждый может
оказаться нежитью, стремящейся перегрызть тебе глотку или зачаровать, берегись
белых ночей, пилигрим… Я был начеку, под левым локтем пистолет с серебряными
пулями для вурдалаков, под правым – со свинцовыми пулями для людей, нужно
только не перепутать, за какую рукоятку хвататься. Оплошавший рискует головой –
как мой друг Клай, которого загрызли вурдалаки у Черной Межи, и теперь шатается
парень с их бандой, видел я его недавно в баре «У Гришеньки Распутина», где
вечно собирается всякая шваль – попы-расстриги, агенты ЦРУ, инкубы и тролли.
Но нет, с девчонкой все в порядке – на запястье у нее я
увидел серебряный браслет, и от сердца сразу отлегло. Вурдалаки боятся серебра,
если здесь серебро, кровососом и не пахнет, стоп, парень, стоп…
– Ты кто? – спросил я.
– Ольга, – сказала она. – Просто Ольга.
Восемнадцать лет. Любовника нет. Работы тоже. Здесь – второй день. Мне здесь
странно.
– У нас всегда так, – сказал я. – Такой уж у
нас город – обычный европейский городишко в большинство дней и дикая химера в
белые ночи. Здесь собрано все иррациональное, и мы этим гордимся, ведь ни у
кого ничего подобного нет. Значит, ищешь работу? Ну разумеется, лейтмотив века…
Придумаем что-нибудь. Люблю иногда для развлечения поиграть в
благотворительность, знаешь ли…
