– Ну, Макс, – смущенно улыбнулся Несхепс. –
Вы всегда излишне конкретизируете. Мы все уважаем нашу Джулиану, этикет,
наконец…
– Этикет – нечто преходящее, – пророкотал
Штенгер. – Было время, когда за прелюбодеяние карали так, что и подумать
страшно, – к примеру, Дракула, господарь Влад Цепеш. А через пару сотен лет
даме из высшего общества считалось в высшей степени неприличным не иметь
любовника. Не бойтесь быть самим собой, мой застенчивый друг. Философия за вас.
Вся история человечества – это потуги скота скрыть свое скотство более или
менее удачными способами. И тот социум, что не скрывал своего скотства, как
правило, добивался больших успехов в различных областях.
– А чем кончал такой социум? – поинтересовался я.
– Скотством, Алехин, скотством, – мило улыбнулся
Штенгер. – То есть тем, с чего начинал, что поддерживал, к чему стремился.
– Мне попался на дороге броневик, – сказал
я. – Жуткая, знаете ли, картина.
– Об этом и говорить не стоит, – отмахнулся
Штенгер. – Сборище самоотверженных идиотов, считающих, что только им
известны рецепты борьбы за всеобщее счастье. Во все времена хватало
самоуверенных и самозваных благодетелей. Можем ли мы упрекать вурдалаков?
Я насторожился.
– Можем, – сказал Несхепс. – Мне что-то не
нравится, когда мне хотят перегрызть глотку.
– А если кому-то не понравится ваша привычка спать с
бабами и он начнет гоняться за вами с пулеметом?
– Это разные вещи.
– Это одно и то же. В обоих случаях речь идет об образе
жизни. Модус вивенди, учено говоря. Нелепо порицать кого-то только потому, что
его привычки противоположны вашим.
– А когда меня едят – это лепо?
– И вы ешьте. Он вас, а вы его. Тем самым вы увеличите
энтропию скотства и придете к нашей сияющей витрине, то бишь вершине, заветной
цели – Абсолюту Скотства… Ну что ж, мне пора. До встречи!
Он раскланялся, подхватил Риту и исчез за углом. Наступила
неловкая тишина.
– Все-таки большого ума человек… – сказал Несхепс.
Красавица Джулиана выразила свое мнение о Штенгере в весьма
ядреных выражениях.
– Но в одном он прав, – заявила она. – Все вы
скоты, за исключением кастратов и импотентов.
– В чем же дело? – сказал я. – Создайте новое
учение – «К совершенству через усекновение». Противовес. Скотство и
антискотство.
– Блядво! – сказала она, характеризуя меня.
Я пожал плечами.
– Все равно не поможет, – смущаясь, сказал
Несхепс. – Усекновение не поможет. Пить будут, драться…
– Пьяницы и драчуны меня не интересуют, – заявила
Джулиана. – Не могу я смотреть на вас, кобелей, надоело…
Глядя на нее, зверски красивую, я подумал, что, вероятнее
всего, ей очень не везет, несмотря на красоту, а может, именно благодаря
красоте…
Джулиана поднялась, небрежно кивнула нам, села в длинный
роскошный автомобиль, и он рванул с места, словно пришпоренный конь.
– Господи, какая» женщина! – Несхепс печально
смотрел вслед.
– Да, – искренне сказал я. – Скажите, у вас
всегда так тихо?
– Покой и тишина. Постойте, «у вас»? А сами вы откуда в
таком случае?
– Из-за Мохнатого Хребта, – уже привычно сказал
я. – У нас там все другое, не как у вас.
Судя по его лицу, ему очень хотелось наброситься на меня с
вопросами, но деликатность не позволила. Тихий он был, скромненький, как монах
первого года службы.
Потом-то они обвыкаются, монахи…
– Вы мне не подскажете, где отель «Холидей»?
– Это за углом, через площадь, еще три квартала и
налево.
Напротив нас остановилась машина, водитель опустил стекло и
укоризненно показал на часы. Несхепс заерзал:
– Вот незадача, совсем забыл. Вам ведь все равно в
«Холидей», вы бы не могли…
– Что?
– Передать чемодан, вот этот, маленький совсем.
Он так смущался, ерзал и хрустел пальцами, что я торопливо
кивнул:
– Хорошо. Кому передать?
– Господин Робер, семьсот пятнадцатый номер. Он знает,
скажите, что Несхепс просил.
Мы раскланялись. Он сел в машину и укатил, я подхватил
чемодан и пошел в отель. Свернул за угол. Посреди улицы стояла худющая гнедая
лошадь и мотала головой, а на лошади мешком сидел рыцарь в помятых, тронутых
ржавчиной латах и пялил на окружающее шальные глаза. Он опирался на длиннющее
копье со ржавым наконечником. Вид у рыцаря был жалкий и унылый.
– Эй, ты не из донкихотов будешь? – окликнул я,
примерившись, как увернуться от копья, если он вдруг рассердится.
– Да нет, – сказал он равнодушно. – Совсем
наоборот. Я Граальскую чашу ищу, вот только куда-то не туда заехал. Дома
чумовые какие-то, люди не те, и дорогу показать никто не может, только зенки
пялят. Ты дорогу не знаешь?
– Нет, – сказал я. – А найдешь свою чашу, что
сделаешь?
– Пропью, что за вопрос? – сказал он
мечтательно. – На баб промотаю, иначе зачем искать-то? Это ж одно золото
сколько потянет, а если еще камни выколупать и в розницу… Считать страшно. Едем
со мной, а? Мне оруженосец нужен. Мой сбежал. Вино тут, знаешь, бесплатное,
бабы чуть не телешом ходят, вот он и клюнул, молодой еще. Вот и отстал.
Поехали, а? Пару камушков уделю.
– Нет, спасибо, – сказал я.
Он плюнул, заорал на лошадь, ударил ее ржавыми шпорами.
Кляча нехотя затрусила, непристойно задрав хвост и роняя на мостовую катыши. А
я пошел дальше.
Глава 4
Чемодан для господина Робера тяжелел с каждым шагом. Свинец
в нем, что ли? Нет ничего удивительного, что Несхепс постарался от него
отделаться. Ох уж эта моя покладистость…
Вот и «Холидей», дотащил наконец, ай да Алехин! Возле
парадного входа мощно урчал огромный грузовик с откинутыми на все три стороны
бортами. В кузове, на блестящем поцарапанном железе, навалом лежали длинные
узкие ящики с неизвестной маркировкой, которую я на всякий случай постарался
запомнить. Марку грузовика я не смог определить. Исходившие от него тысячу раз
знакомые запахи бензина и нагретого солнцем (черт, солнца-то нет!) железа
действовали успокаивающе. Особенно если зажмуриться – нет никаких заколдованных
мест, прорвавшегося в наше пространство куска иномерного, а также
могущественных пришельцев с неподвижных звезд…
Я открыл глаза, обошел грузовик и вошел в широко распахнутые
стеклянные двери, припертые, чтобы не закрылись, прозаическими деревянными
клиньями. Что-то привезли. Или увозили. Что можно возить в таких ящиках?
В роскошном холле, по-купечески просторном и пышном, было
тихо и пусто. За лакированной стойкой нет портье. На длинной черной доске
поразительно много ключей – либо подавляющее большинство постояльцев дружно
гуляет в эту пору, либо, что не удивительно, стоит мертвый сезон.
