Дорога вновь расширилась, теперь джип мог бы на ней
развернуться, и это мне понравилось. Лес ощутимо поредел, больше стало зарослей
голубых кустов, появились пересекавшие дорогу тропинки, не похожие на звериные
тропы, десятки неуловимых признаков свидетельствовали о близости жилья.
Поворот вправо. Я затормозил – трудно было проехать мимо
этого. На обочине стоял броневик – зеленый, длинный, краска на бортах облупилась,
металл разъела ржа. Он стоял вертикально, перпендикулярно земле, касаясь ее
лишь узкой полоской бампера, в диком, невообразимом, невозможном положении,
стоял и не падал, нелепый памятник неизвестно кому, а трава вокруг была усеяна
множеством крохотных стеклянных вороночек, и на дне каждой переливалось что-то,
словно бы капля росы на листе. На борту еще можно было прочесть номер: «104».
– Сто четвертый, – прошептала Кати. – Вот он,
оказывается, где… Нужно посмотреть.
Мне самому хотелось посмотреть, но что-то не пускало, то ли
эти непонятные вороночки, то ли трава, которая не шевелилась под ветерком и
выглядела словно бы стеклянной, поддельной, то ли навязчивая мысль, что от
прикосновения или просто звука шагов многотонная машина обрушится на голову. Я
не мог подойти. Создалось впечатление какой-то границы, черты, терминатора,
межевого знака между обыденностью и ирреальностью…
– Потом посмотрим, – сказал я и дал газ.
Дорога больше не расширялась, но лес редел и редел. Пират
успокоился. Мы тоже. И когда я увидел издали, что поперек дороги лежит толстое
бревно, не испытал особого страха – аккуратно подвел машину к преграде и
выключил мотор.
Наступила космическая тишина. Пират моментально насторожил
уши – по обе стороны от дороги кто-то был.
– Есть здесь кто-нибудь? – громко спросил я.
С двух сторон на дорогу вышли люди, одного я узнал – тот
высокий, правда, сейчас в новом чистом свитере. Оружия у них я не заметил, и
держались они не угрожающе.
– Привет, – сказал я. – Добрались
благополучно?
– Да, – ответил он сухо. – Выходи из машины,
и пошли. Девушка остается здесь. Собака тоже.
– Но…
– Можешь поворачивать назад, если что-то не нравится.
МЫ тебя не звали. Идешь?
– Иду, – сказал я, пожал руку Кати и выпрыгнул из
машины.
Меня повели по тропинке, уходившей влево от дороги. Деревья
вскоре кончились, низкие голубые кусты росли сплошным ковром. Я увидел деревню
– круглые деревянные домики стояли как попало, без намека на улицы, домиков
было много, у крылечек играли чисто одетые дети, тут же бродили во множестве
какие-то толстые мохнатые звери величиной с овцу. Окна домов были застеклены, и
над крышами я не увидел труб. А что я, собственно, ожидал увидеть? До чего же
прочно въедаются в мысли термины, не вытравишь… «Вурдалачьи Леса» – и в голову
помимо воли лезет никогда не существовавшая чепуха: саваны, синие лица,
замогильный хохот, зубовный скрежет. «Это, верно, кости гложет красногубый
вурдалак…» Уж если я, пришелец извне, поддался гипнозу термина, что же тогда
спрашивать с горожан?
Мы шли, и никто не обращал на нас внимания. Может быть, обо
мне и не знали.
– Сюда, – сказал высокий.
Я поднялся по ступенькам, открыл дверь и придержал ее для
него, но он махнул рукой – дескать, иди один.
Обыкновенная комната, привычная мебель. Снова не ожидал?
Чего же тогда стоят все твои добренькие мысли о равенстве и братстве? «Да, они
такие же люди, но мы цивилизованнее – как-никак у нас многоэтажные дома и
асфальт на улицах». До чего же цепко и надежно устроилось в нас это пристрастие
– встречать по одежке, хоть провожать-то по уму окажемся в состоянии!
– Здравствуй, – сказал сидевший за столом. –
Меня зовут Пер. Садись.
Он был стар, но не дряхл, на сморщенном годами и жестокой
мудростью лице светились неожиданно голубые молодые глаза – два окатных
камешка. Мебель, люстра – двойное зеркало, обитатели антимира считают антимиром
наш мир, обе стороны правы и не правы…
– Итак, зачем ты пришел? – спросил он. – Либо
в мире наконец изменилось что-то, либо…
– Опасаетесь провокации по большому счету?
– Опыт… – сказал он.
И перед глазами у меня встали рыжий карьер, волочащиеся за
броневиками трупы, красное пятно на асфальте и быстро вбирающий его песок… Он
имел право на любые подозрения.
– Ваш опыт годился, пока не было меня, – сказал я.
Лицо индейского божка не дрогнуло.
– И что же ты за персона, если с твоим появлением
становится ненужным весь наш опыт?
Я рассказал ему то, что рассказывал вчера в Отделе, и даже
больше – в Отделе я не касался своих мыканий в этом мире, а ему рассказал, как
сам ждал расстрела под моросящим дождиком, что чувствовал, когда на моих глазах
убили Джулиану, про мои метания, обретения и потери. Он невозмутимо слушал, он
очень хорошо умел слушать…
– Знаешь, почему я верю, что ты не разведчик Команды?
– Карта?
– Твое отношение к ней. Ты убежден, что Команда, имея
карту, без труда может нас уничтожить, и считаешь, что, показав карту нам, тем
самым демонстрируешь отсутствие злых намерений.
– Разве не так?
Он засмеялся коротким курлыкающим смешком:
– Мы с таким же успехом можем уничтожить город, как и
они – нас. Неизвестно, кто кого…
– Но Ламст говорил…
– От отчаяния можно сказать многое.
– Тот броневик, сто четвертый… – сказал я. –
Черт, я-то думал, что во всем разобрался. Кто же из вас сильнее?
– А какое это имеет значение для того, что ты задумал?
– Вы правы, – сказал я. – Это не имеет ровным
счетом никакого значения, и не стоит прикидывать баланс сил. Вам нужна война?
– Она никому не нужна.
– Об этом и разговор. Пора кончать войну.
– Ты понимаешь, как это сложно – кончать ТАКУЮ войну?
Пройдет много времени, прежде чем исчезнет подозрительность с обеих сторон. У
города есть внутренние проблемы, у нас их не меньше. Эксцессы, рецидивы,
вспышки…
– Никто и не говорит, что это легко, – сказал я.
– Нужны гарантии. Серьезные гарантии грандиозных
свершений.
– Разумеется, – сказал я. – Однако не кажется
ли вам, что первый шаг уже сделан?
– Но понадобится и второй, и третий…
Он явно на что-то намекал, но я не мог его понять, а он не
желал облегчить мне задачу.
– Тебе не кажется странным, что я ничего не сказал ни
об раскрывшейся загадке нашего происхождения, ни о наших… творцах, ни о внешнем
мире?
– Кажется, – сказал я. – Согласитесь, это
несколько ошеломляющие новости.
