…Отсюда, со скалы, местность великолепно просматривалась на
несколько километров – извивавшаяся среди леса дорога, распадки, горы. Машину
он оставил внизу, в укромном месте, а заметить его самого снизу было
невозможно, если не искать специально. Но не было никаких признаков
облавы, – видимо, решили, что после гибели «Миража» деться Ланселоту из
оцепленного района некуда и им можно будет заняться попозже, в спокойной
обстановке. Тем более что теперь его знали в лицо.
Ланселот снял пломбы с третьего футляра, похожего на тот, в
каком музыканты носят саксофоны. Достал толстый цилиндр с литой стеклянной
рукояткой, прикрепил к нему оптический прицел. Действие лучемета он наблюдал на
полигоне, так что хорошо представлял себе страшную силу этой штуки. Итак, хоть
что-то напоминающее старинные 4 фильмы о космических баталиях – там эти игрушки
болтались на поясе каждого уважающего себя звездного пирата, не говоря уж о
галактических шерифах и странствующих вдоль Млечного Пути рыцарях.
Подпустить ближе и ударить лучом. За Малыша, за Леопарда, за
всех, кто погиб в течение этих суток. То, что в машине и Полковник, ничего не
меняет – он уже перестал быть человеком, стал инструментом этого чудовища,
орудием, пешкой. Нажать кнопку и смотреть, как разлетится, разбрызнется снопом
раскаленных осколков сине-черный фургон…
И все же что-то надоедливо путало весь расклад, сбивало
мысли с торной дороги, беспокоило – то ли инопланетянин, неизвестно зачем
ехавший в фургоне, то ли вся эта история, этот залетный гость, чересчур
непонятный, чтобы ненавидеть его по-настоящему, слишком нелепый и беспомощный,
чтобы стать мало-мальски серьезной угрозой для человечества, и такой чужой, что
его следовало попытаться понять, не нужный никому, может быть и самому себе…
Чем мы в таком случае отличаемся от древних, из трусливой
предосторожности убивавших любого чужеземца? – подумал Ланселот. Правда,
он убивает нас. Но сознает ли он, что совершает преступление? Есть ли хоть
какая-то, одна-единственная, точка соприкосновения наших и его этики и морали,
или они так и останутся параллельными прямыми? Он виноват – и не виноват ни в
чем. Как и мы в своих действиях по отношению к нему. Просто-напросто ничего
подобного прежде не случалось, и мы исходим из привычных земных аксиом – око за
око, зуб за зуб; если есть жертвы, обязательно должны отыскаться и виновные… А
если их нет?
И тут заработала автонастройка – он услышал передачу,
которую вел Полковник. Ланселот вывел верньер на максимум, слушал, и ему
казалось, что он слышит отражение своих мыслей, рассуждений и сомнений. Со
скороспелой гипотезой о слепом исполнителе воли «мобиля», кажется, следовало
расстаться. Там, в фургоне, был человек, полностью сохранивший рассудок и волю.
И этот человек был прав. Птица в муравейнике. Контакт без контакта. Бесконечно
жаль, что нам выпал именно этот вариант, что именно с этой страницы пришлось
читать книгу, но что случилось, то и случилось, и нужно оборвать фантасмагорию,
не громоздить нелепость на нелепость. Пусть уходит – иного выхода нет. Иначе
нам грозит опасность уподобиться древнему царю, высекшему кнутами то ли реку,
то ли океан. Тем двоим в фургоне нужно помочь – и ради них самих, и ради неких
истин, что еще не открыты нами, но их приближение все же смутно ощущается.
Дверь в большой космос распахнулась на минуту, и не стоит сводить это событие к
примитивной драке с лазером в роли каменного топора. Кто знает, что мы
приобретаем, дав ему уйти? По крайней мере, мы ничего больше не теряем, а это
кое-что да значит…
Внизу по дороге мчался сине-черный фургон, и следом –
настигающая его полицейская машина. Ланселот торопливо надел темные очки, левой
ладонью охватил запястье правой, вытянул руки и поднял лучемет на уровень глаз.
Нажал кнопку, досчитал до трех и отпустил. Мотнув головой, сбросил очки. Перед
глазами плавали все же радужные пятна.
Дорогу перегородила глубокая оплавленная канава, из нее
валил дым и пар. Машина косо стояла поперек дороги метрах в десяти от канавы.
Вряд ли они скоро придут в себя – ослеплены вспышкой и ошеломлены. Но остаются
другие группы, другие патрули…
Спотыкаясь, падая, съезжая по осыпям, раздирая в кровь бока
и спину, Ланселот как только мог быстро спускался к тому месту, где оставил
машину.
…Мотоциклисты появились из сизого рассветного тумана, словно
призраки Дикой Охоты. Их было двое, они остановились, разомкнулись и вскинули
коротенькие автоматы, но фургон уже пролетел меж ними, как метко пущенный в
ворота футбольный мяч. Полковник окончательно смирился с мыслью, что охотятся
уже и на него, что и он стал чужим.
Дай вам сил, ох, дай вам сил, конногвардейцы,
сторожить нас в это утро под дождем… –
пробормотал он сквозь зубы. Он выжимал из машины все, на что
она была способна, он больше не терзался сомнениями, знал, что успел прыгнуть в
свой поезд и мчится в нем, неизвестно только, удастся ли сойти на своей
станции, но главное сделано – он в своем поезде…
Снова мотоциклисты. Пули высекли искры из лобового
бронестекла. Полковник два раза выстрелил левой, и в передних колесах обоих
мотоциклов жалобно зашипел уходящий из камер воздух.
…Ланселот мчался бок о бок с полицейской машиной той же
марки, что и угнанная им. Четверо в ней смотрели недоуменно и зло, делали
энергичные жесты, означавшие только одно – приказ убраться с дороги, смыться с
глаз. Двое держали наготове автоматы, но ни один ствол не повернулся пока в его
сторону. Далеко впереди мчался сине-черный фургон.
Тот, что сидел рядом с шофером, наклонился к рации и
внимательно слушал, настороженно косясь на Ланселота, словно опасался, что тот
может подслушать. Вдруг его лицо стало жестким и хмурым, он что-то коротко
приказал, и полицейский на заднем сиденье навел на Ланселота автомат. Должно
быть, им кое-что рассказали о нем, но отвлекаться на попытку его задержать они
не могли, продолжая махать руками – с дороги, иначе стреляем!
Ланселот положил лучемет на сгиб левой руки, державшей руль.
Они, без сомнения, прекрасно знали, что это за штука – страшно побледнели, но
шофер не свернул. Ланселот не мог их не уважать. К тому же они не стреляли.
Он не мог нажать кнопку, но следовало что-то делать – прямой
участок дороги скоро кончится. Швырнув лучемет на сиденье, Ланселот вцепился в
руль. Он не хотел их убивать, а они упорно не желали затормозить, приказ гнал
их вслед за фургоном. Скрежет и треск раздираемого металла, визжали тормоза,
водитель полицейской машины был явно не из новичков и не из трусов и
сопротивлялся как мог, искусно маневрируя; хрустнуло и разлетелось боковое
стекло, и Ланселот с облегчением увидел в зеркальце, что полицейская машина
вылетела на обочину, но не опрокинулась, упершись смятым бампером в
облицованную яркой декоративной плиткой насыпь.
Но и его машину занесло, и она стала биться о бетонные
столбики.
– …Все. То самое место.
Полковник развернул фургон, нажал кнопку, поднимавшую заднюю
дверь. Черное колесо с четырьмя толстыми спицами покатилось к лесу, туда, где
Он, тоскующий, измученный непонятной болью, коснулся Земли сутки назад.
Полковник дернул чеку, бросил гранату на сиденье и побежал прочь, бормоча: «Вот
вам и пулеметы…» Взрыв толкнул его в спину тугой и горячей воздушной волной.
