Она улыбнулась воспоминаниям. Я потерла свои руки, покрывшиеся гусиной кожей. Я пыталась представить этого высокого симпатичного парня с сияющими светлыми волосами, словно он был кем-то вроде Брэда Питта, явившегося, чтобы спасти мою маму. Я нахмурилась. Мысли оставили тяжелое чувство, и я не могла понять почему.
— Он сказал: «Добро пожаловать, Маргарет», — произнесла мама.
— Откуда он знал твое имя?
— Мне и самой было интересно. Я спросила его. Он сказал, что был другом моего отца, что они служили вместе. И что он наблюдал за мной с момента моего рождения.
— Ух ты. Прямо как твой личный ангел-хранитель.
— Точно. Как мой ангел-хранитель, — сказала мама, кивнув. — Но он, конечно, не назвал себя так.
Я ждала, когда она продолжит.
— Он и был им, Клара. Хочу, чтобы ты поняла. Он был ангелом.
— Ну конечно, — сказала я. — С крыльями и так далее, наверняка.
— Я не видела его крыльев в тот раз, но да.
Она выглядела убийственно серьезной.
— Оу…, — сказала я. Я представила ангелов с церковных витражей, с нимбами и в пурпурных рясах, с большими золотистыми крыльями, развивающимися за спинами. — И что случилось дальше?
Еще более странным этот разговор уже не станет, подумала я.
Но он стал.
— Он сказал, что я особенная, — сказала она.
— В каком смысле?
— Сказал, что мой отец был ангелом, а мама смертной, а я Демидиус, что означает ангел наполовину.
Я рассмеялась. Просто не смогла удержаться. — Подожди, ты разыгрываешь меня, так?
— Нет, — она смотрела на меня непреклонно. — Это не шутка, Клара. Это правда.
Я уставилась на нее. Проблема была в том, что я доверяла ей. Больше, чем кому-либо другому. Насколько я знала, до сегодняшнего дня она никогда не лгала мне, даже в тех мелочах, которые многие родители говорят своим детям, чтобы заставить их вести себя хорошо, или верить в зубную фею, и тому подобное. Она была моей мамой, конечно, но также и моим лучшим другом. Звучит избито, но это правда. И сейчас она рассказывала мне что-то безумное, невозможное, и смотрела на меня так, будто все зависело от моей реакции.
— То есть ты говоришь, что ты на половину ангел, — медленно проговорила я.
— Да.
— Мам, ну перестань, — я хотела, чтобы она рассмеялась вместе со мной и сказала, что вся эта ангельская чушь — лишь фантазии, которые у нее были, как в «Волшебнике страны Оз»
[10]
, когда Дороти просыпается и понимает, что все ее приключения были не более чем красочной галлюцинацией, случившейся от удара по голове. — Ладно, и что потом?
— Он вернул меня на Землю. Помог найти бабушку, которая к тому моменту была уверена, что я погибла. И когда начался пожар, помог нам эвакуироваться в Парк «Золотые ворота». Он пробыл с нами три дня, и после я не видела его много лет.
Я молчала, обеспокоенная деталями ее рассказа. Год назад наш класс отправился в музей, потому что там открыли выставку, посвященную великому землетрясению в Сан-Франциско. Мы рассматривали фотографии разрушенных зданий, покореженных машин, сброшенных с дорог, чернеющих скелетов сгоревших домов. Слушали старые аудиозаписи людей, бывших там, их резких дрожащих голосов, когда они описывали трагедию.
Все делали из этой поездки нечто особенное, потому что в тот год была сотая годовщина со дня землетрясения.
— Ты сказала, что был пожар? — спросила я.
— Ужасный пожар. Дом моей бабушки сгорел дотла.
— И когда это случилось?
— В апреле, — ответила она. — В апреле 1906 года.
Я чувствовала себя так, будто меня сейчас стошнит. — И тогда получается, что тебе, погоди… 110 лет?
— 116 в этом году.
— Я не верю тебе, — запинаясь, сказала я.
— Я понимаю, что это непросто.
Я встала. Мама потянулась к моей руке, но я отдернула ее. Обида промелькнула в ее глазах. Она тоже встала, отступила на шаг назад, давая мне немного пространства, слегка кивнула, словно понимала, через что я сейчас прохожу. Будто знала, что разрушила все.
Я чувствовала, что мне не хватает воздуха.
Она сошла с ума. Только это все и объясняло. Моя мама, которая была близка к званию лучшей мамы мира, моя собственная версия «Девочки Гилмор»
[11]
, та, из-за кого мне завидовали друзья, женщина с золотисто-каштановыми волосами, свежей кожей и хлестким чувством юмора на самом деле оказалась безумным лунатиком.
— Что ты делаешь? Зачем рассказываешь мне все это? — спросила я, смаргивая выступившие от злости слезы.
— Потому, что ты должна знать, что ты тоже особенная.
Я уставилась на нее в изумлении.
— Я особенная, — повторила я. — Потому, что если ты полу-ангел, то я, погоди, четверть-ангел?
— Ангелы на четверть называются Квортариусами.
— Я хочу пойти домой, сейчас, — глухо сказала я. Мне нужно позвонить отцу. Маме, кажется, нужна помощь.
— Я тоже не поверила бы в это сразу, — сказала она. — Не без доказательств.
Сначала я подумала, что солнце вышло из-за облаков, освещая уступ, на котором мы стояли, но потом поняла, что этот свет был сильнее обычного. Я повернулась и прикрыла глаза при виде мамы, излучающей сияние. Это было все равно, что смотреть на солнце, такое яркое, что глаза заслезились. Затем свет чуть потускнел, и я увидела, что у нее есть крылья, — огромные снежно-белые крылья, распахнутые позади нее.
Это наш предмет гордости, — сказала мама, и я поняла ее, хотя она говорила не на английском, а на странном языке, напоминающем две ноты, сыгранные на один такт, таком странном и чужом, что заставлял волосы на затылке встать дыбом.
— Мама, — сказала я беспомощно.
Ее крылья разомкнулись, словно нагнетая воздух, и опустились вниз. Звук, производимый ими, напоминал чуть слышное сердцебиение. Мои волосы отбросило назад порывом ветра. Она поднималась над землей, медленно, невозможно грациозно и легко, по-прежнему озаряя светом все вокруг.
Затем она внезапно преодолела уровень вершин деревьев и, пронесшись через всю долину, превратилась в едва заметное пятнышко на горизонте. Я осталась одна, ошеломленная происходящим, на пустой безмолвной скале, на которой стало еще темнее от того, что мама не могла осветить ее своим сиянием.
— Мам! — позвала я.
Я увидела, как она возвращается назад, описывая круг, скользя уже медленнее на этот раз. Она показалась как раз там, где обрывалась скала, и парила, заставляя воздух слегка колыхаться.
