— Кто ты? — требовательно спрашиваю я.
Он приподнимает бровь.
— А ты смелая, — в ответ твердит он, делая шаг ко мне. Когда этот парень движется, все вокруг него становится каким-то размытым, но это сразу же исчезает, стоит ему остановиться. Чем больше я смотрю на него, тем меньше он мне кажется человеком, словно тело стоящего передо мной всего лишь костюм, который он надел сегодня утром, а внизу, под ним, есть какие-то другие существа, пульсирующие от горя и ярости, еле сдерживающие себя от разрушения. Он делает еще один шаг ко мне.
Я отступаю на шаг назад. Он разразился крошечным, мягким смешком, но этот шум вызывает страх, заставив меня содрогнуться с ног до головы.
— Я Сэм, — говорит он с легким акцентом, но я не могу определить каким. Он говорит низким, ритмичным голосом, пытаясь успокоить меня.
Думаю, это довольно смешное имя для существа с холодной темной силой, исходящей от него волнами, в своем роде анти-славы. Я чуть не рассмеялась. Не знаю, то ли из-за страшной боли от моего плеча, то ли от веса эмоционального багажа, но я чувствую, что теряю чувство реальности. Я уже раскалываюсь, хотя пытка еще не началась. Я стараюсь заглушить крик, когда мое тело не может справиться с этим, и это приносит облегчение.
— Кто ты? — спрашивает он многозначительно.
— Клара.
— Клара, — повторяет он, словно дегустирует мое имя на языке и ему это нравится. — Думаю, оно тебе соответствует. На каком ты уровне?
На этот раз практика мамы держать меня в неведении относительно окупается. Я понятия не имею, о чем это он. Думаю, выгляжу я также невежественно, как и чувствую.
— Кто твои родители? — спрашивает он.
Я кусаю губы, пока не чувствую привкуса крови. Чувствую странное давление в голове, словно оно подталкивает в мой мозг информацию, которую он хочет получить. Это будет смертельно для всех, если он все-таки узнает правду. Я вижу лицо мамы, а затем отчаянно пытаюсь думать о чем-нибудь другом. Что-нибудь еще.
Иди с полярными медведями, говорю я себе. Белые медведи на Северном полюсе. Маленькие полярные медведи бегут по снегу за своими мамами. Белые медведи пьют кока-колу.
Он смотрит на меня.
Белые медведи проламывают лед, чтобы добраться до детенышей тюленей. Длинные, острые зубы. Белые медведи с розовой мордой и лапами.
— Я могу заставить тебя рассказать, — говорит ангел, — но будет приятней, если ты это сделаешь добровольно.
Белые медведи голодают до смерти. Белые медведи купаются и плавают, ищут сушу. Белые медведи тонут, их тела покачиваются в воде. Их мертвые глаза потускнели. Бедные мертвые медведи.
Он делает еще один медленный преднамеренный шаг ко мне. Я беспомощно наблюдаю. Мое тело не отвечает на срочный призыв бежать.
— Кто твои родители? — терпеливо спрашивает он.
Я вне белых медведей. Давление в голове усиливается. Я закрываю глаза.
— Мой отец человек. Мама — Димидиус, — быстро говорю я, надеясь, что это удовлетворит его.
Моя голова светлеет. Я открываю глаза.
— Ты сильна при такой слабой крови, — говорит он.
Я пожимаю плечами, в душе радуясь тому, что он больше не пытается захватить мой мозг. Где-то глубоко внутри я знаю, что он попытается еще раз. Он получит имена. Место, где мы живем.
Все. Мне хочется каким-нибудь образом предупредить маму.
Затем я вспоминаю про свой телефон.
— Я ничего не стою для тебя. Почему бы тебе не отпустить меня? — В то время как я это говорю, моя рука скользит в карман пиджака. Хорошо, что мой телефон в левом кармане, потому что я не могу воспользоваться своей правой рукой. Нахожу кнопку «два» и нажимаю на нее, проклиная про себя звуковой сигнал, который издал телефон. Он начинает звонить. Я молюсь, чтобы Черное Крыло не оказалось достаточно близко, чтобы услышать это. Я зажимаю пальцы, закрывая динамик.
— Я просто хочу поговорить с тобой, — мягко произносит он. Он говорит, прям как моя мама, звуча вполне нормально и современно в один момент, но уже в следующий — старомодно, словно он сошел прямо со страниц викторианского романа.
— Алло? — говорит моя мама.
— Не бойся, — говорит он, приближаясь. — Я даже не мечтаю причинить тебе боль.
— Клара? — быстро говорит моя мама. — Это ты?
Я должна передать сообщение через нее. Не чтобы она пришла спасти меня — потому что я знаю, что это не выход — не чтобы она боролась с ангелом и победила его, а чтобы она спасла себя.
— Я просто хочу выбраться отсюда, — говорю я так громко и чисто, как только могу, не привлекая внимания ангела. — Убраться отсюда и никогда больше не возвращаться.
Он делает еще один шаг ко мне, и вдруг я внутри радиуса его темной славы. Онемение испаряется. Я чувствую на себе всю тяжесть печали и боль, настолько глубокую, что это поражает меня, как если бы меня ударили палкой в грудь.
Что мама говорила? Что ангелы были созданы, чтобы угодить Богу и, когда они идут против этого, он заставляет их чувствовать всю эту эмоциональную и физическую боль?
У этого парня серьезные боли. Это не хорошо.
— Твое плечо вывихнуто, — говорит он. — Стой.
Его холодные, твердые пальцы оборачиваются вокруг моего запястья, и, прежде, чем я успела осознать все остальное, раздается громкий хруст, и я кричу, кричу, пока мой голос не сел. Меня окутывает серая дымка, и я, находясь в полуобморочном состоянии, начинаю падать на траву. Руки ангела обвиваются вокруг меня, и он тянет меня к своей груди, спасая от падения.
— Сейчас, — говорит он, поправляя мои волосы.
И в этом момент я позволила серости забрать меня.
Когда я медленно прихожу в себя, то осознаю две вещи. Во-первых, боль в моей руке почти полностью исчезла. И, во-вторых, я обнимаю Черное Крыло. Мое лицо прямо напротив его груди. Его тело чувствуется недвижимым и тяжелым, словно статуя.
Он ко мне прикасается, чувствуя мою кожу. Одна его рука поглаживает меня по затылку, в то время как другая покоится на моей спине. Под моей рубашкой. Его пальцы холодны, как у трупа. По моей коже побежали мурашки.
Хуже всего то, что я могу чувствовать его разум, и это похоже на то, будто я плаваю в ледяном бассейне его сознания. Его интерес ко мне растет, и я чувствую это. Он думает, что я прекрасный ребенок, жаль только, что у меня такая разбавленная кровь. Я напоминаю ему о ком-то. Я пахну приятно для него, лавандовым шампунем и кровью, что заставляет его думать об облаках. Добре. Этот ангел может чувствовать добро, источаемое мной, и он хочет чувствовать его. Он хочет меня. И он возьмет меня. Стоило ему подумать это, как похоть яростно начала пытаться пробраться наружу. Как это просто.
Я напряглась в его объятиях.
