Гастрольная жизнь только на сотую часть состоит из оваций и пения песен. И все-таки вся эта суета, неудовольствие и дискомфорт имеют место только ради того, чтобы настал наконец этот долгожданный момент. Выступление начинается, и тогда становится ясно, что муки были ненапрасны. Или как раз наоборот.
* * *
Фестиваль, закрывать который пригласили популярную московскую этногруппу «Сайонара», был мероприятием отчетным. Вообще, все фестивали можно разделить на две равноудаленные категории — фестивали для чиновников и фестивали для людей. Первые имели место в самых разных случаях, никак не соотносились с потребностями народонаселения. Они организовывались в поддержку местных выборов, ко Дню Победы, в связи с годовщиной местного поселения или Днем города, а также в формате Дня здоровья, Праздника лета или в защиту чего-нибудь пристойного и одобренного министерством. Вторые создавались исключительно при финансовой поддержке спонсоров, давали людям именно то, чего те хотели — ту музыку и те лица, которые можно увидеть или услышать по телевизору, и были делом чистого бизнеса. На такие модная и популярная московская этногруппа «Сайонара» попасть шанса не имела, так как и модность ее, и популярность существовали пока только на бумагах пермских чиновников из отделов по культуре и делам молодежи.
Зато «Сайонара» была группой недорогой. Их райдер не распространялся дальше их номера в гостинице. Собственно, райдер и состоял из номера, из билетов на поезд и трансфертной маршрутки. Даже отсутствие горячей воды не могло сорвать выступление, и в этом смысле с группой «Сайонара» работать было одно удовольствие, а на афишах их название и все прочее смотрелись отлично.
Фестиваль проходил на свежем воздухе, недалеко от гостиницы, которая являлась частью старого, давно нуждавшегося в капитальном ремонте пансионата, и в ней, а также в других корпусах проживали те, кто приехали отдыхать или работать на этот фестиваль. Тут проводились и какие-то мотивационные игры для взрослых, и перетягивался канат, и вырезались свиристелки. Была аллея народных ремесел, имелся в программе кукольный театр и многое, многое другое.
Как следствие, посетители фестиваля к музыке испытывали вежливый, но ограниченный интерес. Они, конечно, подходили и смотрели на сцену, где туда-сюда мотались настройщики, монтеры, электрики и прочие чернорабочие. Из будки звукооператора то и дело доносились обрывки текстовых записей — отрабатывали звук на площадке.
— Думаешь, стоит это надевать? — Володя с сомнением смотрел на то, что Ингрид извлекла из недр своих чемоданов.
У Ингрид был неиссякаемый запас нарядов для себя, и один наряд был эпатажнее, ярче другого. Ингрид было что показать. Ее фигуре и грации позавидовали бы солистки группы «ВиаГра». Но тут речь шла не о ней.
— Что здесь будет видно? Она же наполовину скрыта за клавишами. Она на заднем плане! — защищалась Ингрид.
— Вот именно, — горячился Володя. — Зачем все это, если ее все равно не разглядят?
— А фотографы? А съемка?
— Здесь? Ты хочешь сказать, что тут будет какая-то съемка? В этой глуши? Максимум, на что ты можешь рассчитывать, — «мыльницы» местных отдыхающих.
— А вот и нет, и ты не понимаешь, как такие мероприятия работают! — почти кричала Ингрид в возбуждении. — Будет местное телевидение, и будет фотограф. Да им все, что нужно от этого фестиваля, — это отчетные фотоколлажи и новость по местному кабельному каналу. Ради этого все и затевалось.
— И ты хочешь, чтобы ее засняли для кабельного канала? В этом? — Володя стоял весь красный и тыкал пальцем в то, что держала в руках Ингрид. — Иня, ты свихнулась? Это же ночнушка! Она же прозрачная!
— И что? — поразила его ответом Ингрид. По сравнению с тем бельишком, в котором в клипе снимали ее в свое время, эта туника была очень даже приличной. — Нет, ну можно навесить фенечек. Побольше, чтобы закрыть вырез.
— Да Элиза из твоего выреза выпадет целиком.
— Что ты причитаешь? Давай лучше померяем. — Ингрид фыркнула и отвернулась от Володи.
Соня стояла рядом с ними и с ужасом смотрела на расшитую красным кантом, действительно почти прозрачную белую льняную тунику с необъятным разрезом на груди и двумя вырезами по бокам. Никаких шансов, что она выйдет куда-то в этом. А снизу что?
— Меряй — не меряй, а это чушь собачья.
— Не понимаешь ты ни черта. Я ее еще накрашу, наденет сандалии мои, которые шнуруются до колена. Ты посмотри на ее тощие длинные ноги, на эти руки — она же так будет на инопланетянку похожа. А мы ей еще и венок, и глаза черным сделаем, как у готтов.
— Иня, ты свихнулась! — воскликнул Володя.
Соня молчала, в частности, потому, что Володя все уже сказал за нее, и это, как обычно, никоим образом не помогло. Ингрид была в ударе, ей хотелось творить. И Соня была облачена в концертные шортики, больше похожие на трусы, в тунику-кошмар, даже бюстгальтер ей не дали надеть: Иня сказала, что тем, у кого нет груди, и лифчик не положен. На нее навешали груды каких-то деревянных бус и кожаных шнурков, ими перемотали даже Сонины длинные тощие обнаженные руки. Все это было похоже на какой-то ужас, и Соня всерьез обдумывала варианты побега. Чтобы ходить в таком виде, да еще в сандалиях на одиннадцатисантиметровой платформе… Соня никогда не носила каблуков больше двух сантиметров. В детстве как-то было ни к чему, а потом, когда она за год с небольшим вот так вытянулась, как верста… Каблуки приближали ее к небесам и отделяли от людей. Одиннадцать сантиметров.
— Ну? Смотри? — гордо развела руками Ингрид, закончив концертный макияж. Вместо венка, правда, был повязан еще один, заплетеный в косичку кожаный шнурок.
— Ужас! — честно и искренне сказал Володя.
— Вампиры атакуют, — добавил Леший и сделал вид, словно его передернуло от страху. — О-о-ох!
— Дураки вы, и ничего не понимаете в шоу-бизнесе. После такого нашу группу уже никто не забудет.
— Это точно! — хмыкнул Володя.
Дело в том, что Соня-Элиза смотрелась действительно незабываемо. Длинная и нескладная, она была похожа на оторванную от земли нимфу. Белые волосы, перевязанные кожаным шнурком, делали ее похожей на скандинавку. Так могла выглядеть дочь викинга — юная и неприступная. Длинные ноги начинались в прямом смысле от ушей, и не было им конца-края, а сквозь тонкую ткань проглядывали очертания угловатого, почти детского тела. Однако разглядеть его, в общем-то, было невозможно главным образом из-за обилия цепочек, шнурочков и бус, которые Ингрид навешала Соне на грудь. В какой-то степени… это все даже смотрелось эффектно. Ингрид знала свое дело.
— Я и сама оденусь в таком же стиле. Это будет нормально. А глаза теперь гораздо выразительнее смотрятся.
— Не поспоришь. Не дай бог такая на тебя посмотрит, когда спишь. Заикой останешься, — продолжал глумиться Леший.
Тут в гримерку зашел Готье и соответственно тоже онемел. Даже его хваленая невозмутимость дала сбой.
