Зато когда в комнату входила Элиза, лицо Готье менялось, оно начинало светиться изнутри. Это было очевидно, и Володя не понимал, почему никто этого не замечает. Возможно, потому, что никому не было до них дела? Леший хотел еще пивка. Стас был готов присоединиться к нему. У Яши от гастрольной жизни разыгрался гастрит, и он мечтал только о домашней пище. Ингрид была настолько слепа, что радостно улыбалась и шептала нежности на ухо Готье.
Вот они и не видели ничего. А Володя бы хотел, чтобы лицо молчаливой Элизы освещалось радостью, когда он, Володя, заходил в автобус. Собственно, он и в гастроли-то эти отправился, питая себя большими, хоть и ни на чем не основанными надеждами. Он собирался добиться ее любви и теперь только корчился от боли, когда замечал, как обмениваются взглядами Элиза и Готье. Несколько раз Володя даже замечал пару раз, как эти двое вдруг исчезали куда-то — тихо и незаметно. В такие минуты Володе становилось совсем тяжело, и тогда он шел к Лешему и присоединялся к ним, игнорируя осуждающие вопли Ингрид. Музыканты! Только бы глотку залить. Брали бы пример с Готье!
Глава 12
Бабушка растила сына Володю, отца Сони, одна. То есть по паспорту она была очень даже замужем, причем весьма и весьма удачно — за известным музыкантом, вернее, дирижером. Польза от такого замужества, конечно же, очень серьезная. В частности, когда Володиному отцу дали народного РСФСР, в комплекте со званием по большому блату и не без удачного стечения обстоятельств семье Разгуляевых досталась огромная, просто невероятная по тем временам трехкомнатная квартира на Тверской улице. Но сына приходилось растить самой.
Мужа не было даже тогда, когда он был в Москве, не говоря уж о бесконечных гастролях с оркестром. Он всегда находился где-то далеко, пропадал у каких-то друзей-приятелей. Выпивал, часто приезжал поздно ночью, часто не один. Он громыхал кастрюлями, мог уснуть в коридоре, мог забрать из дома все деньги и уехать неизвестно куда на пару недель, чтобы потом снова появиться в самое неожиданное время. Когда он умер от сердечного приступа, бабушка была даже рада. Персональная пенсия и почетное звание вдовы народного артиста ее очень устраивало. Тем более что, если не считать сто лет назад случившейся случайной любви и последующего «залета» со свадьбой, у них с ее покойным мужем не было совершенно ничего общего. Она была врачом, у нее была своя карьера, своя каста, своя жизненная позиция. Она тоже была довольно широко известна в своих кругах.
Несмотря на отсутствие толкового мужского влияния, сын вырос отличным парнем. Высокий, статный, с красивым голосом и ясными голубыми глазами — внешне точная копия отца, он был куда менее взрывоопасный. Хорошо учился, дружил с теми, с кем можно или нужно. Поступил в МГИМО, выступал за сборную по плаванию. Со многими завел приятельские отношения, которые потом приносили пользу.
Когда Владимир женился, что случилось не быстро, не медленно, а как раз в срок — ему было около тридцати, — бабушка переехала в старую квартиру в Лефортове, которую они долгое время сдавали в аренду. Жену сына бабушка не одобрила. Девушка была красивая, но не из их, как говорится, круга. Выросла в спальном районе, ни разу не была в Праге, одевалась в то, что могла достать. Словом, была падкой на все те жизненные блага, которые затуманивают разум всем, за исключением только тех людей, которые получают эти блага с детства в избытке.
К тому же ее болезненное упорство в вопросах крови, эти смешные и нелепые истории о дворянах в ее роду. Эти жеманные вечера в гостиных, длинные шелковые платья, которые жена сына стряпала на заказ, через знакомую портниху. Бабушка никогда не выдавала себя, скрывала свое легкое презрение к жене сына, не желая портить ему жизнь. Но, кажется, невестка все равно обо всем догадывалась, так что близких отношений между ними не возникло. Да и не требовалось, если честно.
Когда в один прекрасный, правда, дождливый и темный ноябрьский день родилась Соня, все стало еще проще. Родные люди, чего делить-то? С тех самых пор, по собственным бабушкиным оценкам, ее жизнь стала тянуть на девять баллов из десяти, если говорить о счастье. Любимая работа в клинике, расположенной в получасе ходьбы от дома. Дорогие дети приглашают в гости раз в две-три недели, звонят, не забывают. Деньги никогда не были проблемой, и старость обеспечена со всех сторон. Живи и радуйся. Еще теперь можно ездить отдыхать за границу — в Чехию, в Италию, во Францию, и никакого риска, что потом тебя объявят врагом народа. Красота.
Но теперь бабушка Сони находилась в затруднительном положении. Она стояла посреди пустой трехкомнатной квартиры — главного завоевания ее мужа — и не знала, как из этого затруднительного положения выйти. Что предпринять? Выяснить доподлинно, где именно сейчас находится бродячий цирк под названием «Звуки земли», не представлялось возможным. Да если бы даже и нашла она этот балаган, что дальше? Бегать и спрашивать всех, где тут какая-то нелепая группа «Сайонара», а там искать Сонечку Разгуляеву?
За годы своего замужества, или, точнее, соломенного вдовства, бабушка с избытком набегалась в поисках мужа — потерянного как в стоге сена в гастрольных автобусах и поездах. Звонки администраторам, которые клялись что-то передать, но не передавали. Запоздалые приезды, постоянные объяснения и взгляды — жалостливые и презрительные, какими всегда провожают женщин, разыскивающих своих потерявшихся мужчин. Бабушка навсегда зареклась бегать за кем-то, но она никогда не думала, что придется бежать за собственной внучкой. Однако это обстоятельство не меняло ничего в корне. Администраторы будут те же, взгляды — тоже.
Бабушка была сторонником старых правил и верила в то, что утро вечера мудренее. Она осталась в квартире на Тверской, постелила себе на диване и утром, выспавшись в тишине толстых стен, все придумала и решила: во-первых, никуда она не поедет — зачем бегать за Магомедом, который неминуемо придет к горе? До конца тура оставалось всего несколько дней. Значит, если на то будет божья воля и ничего не случится, ребенок вернется и сам. А почему, собственно, что-то должно случиться? Все же не в степи, не в лесу диком — с людьми, в коллективе. Правда, когда бабушка думала о том, как там Соня и что, никак не могла представить ее себе на сцене. Впрочем, воображаемая Соня была той, привычной, тихой и спокойной девочкой, а не незнакомкой с диска, дикой и вызывающей чувство безотчетной тревоги. Во-вторых, бабушка позвонила в Новую Зеландию, в город Веллингтон. Наплевав на разницу во времени и даже нарочно желая всех там перебудить, бабушка сообщила «радостные новости» по возрастающей. Первая новость — наша девочка научилась врать. Вторая новость — она играет в нелепой группе, одета в какое-то рубище и разукрашена бог весть как. Третья, самая «вкусная» — деточка бросила учебу. Не просто бросила, а еще полгода назад бросила.
— Я не понимаю! Как это возможно? Разве она ничего не говорила? Здесь точно нет никакой ошибки? — причитала Сонина мать, к большому бабушкиному удовольствию, растерянная и шокированная до невозможности.
— А что вы хотели? Бросили ребенка одного! Совсем голову потеряли, с чего вы вообще решили, что она уже взрослая? — Голос бабушки против воли перешел на верхний регистр. Все-таки нервы. Да и накипело.
