На следующий день Алкин телефон был выключен. Шел дождь. Родители ругались. Эля рисовала лошадей. После десятого рисунка отправилась на улицу. Постояла на бульваре, пять раз перешла улицу на зеленый свет. Заглянула в парк, добрела до развлекательного центра.
Их нигде не было. Под козырьком в подъезде Алкиного дома она оказалась в компании со старушкой и ее вздорной брехливой собакой.
Мимо бодро протопала Минаева.
— Машка!
— О! Здорово! — четко, по-военному, отозвалась отличница. — Ты чего здесь?
— Дронову ищу.
Машка стрельнула в ее сторону быстрым понимающим взглядом.
— Они у Доспеховой наверняка сидят. Месяц уже вместе по городу болтаются.
Сообщение было неожиданным, поэтому не сразу пришло понимание, о чем говорит Машка.
Спросила отстраненно:
— А ты чего в городе?
— К школе готовлюсь.
Минаева встряхнула зонт и шагнула под дождь.
Месяц болтались… А! Ну, теперь все понятно! Что делать тридцать дней в городе? Скукота. Вот они и сошлись. Но скоро сентябрь… Все изменится.
Утро первого школьного дня, как всегда, выдалось холодным и пасмурным. Норовил пролиться дождь. Про цветы Эля вспомнила за завтраком. Обычно их покупала мама. Но сейчас ее опять не было. Отец хмуро пил кофе на кухне, с настойчивостью робота смотрел телевизор. На экране, как всегда, что-то взрывалось.
— Цветы! — простонала Эля, глядя на пустую вазу.
— Да брось ты эту глупость.
Папа раздраженно отодвинул табуретку. Встал. Движения какие-то неуверенные. Что произошло?
— Все будут с цветами! — напомнила Эля.
Отец молча выложил на стол тысячную купюру и ушел. Последнее время он стал мало говорить. С матерью весь словарный запас растрачивает?
Очередь в киоск была длинная. Цветы дорогие. Удалось взять только мертвенно-белые хризантемы. Цветок смерти! Как неприятно!
— Алка! Алка! — кричала Эля, издалека завидев Дронову.
Алка обернулась, дернула уголком рта.
— Чего ты орешь, как на вокзале? — отозвалась грубо.
— Я соскучилась, а ты все время убегаешь.
— Тут я, тут.
В руках у Алки шикарный букет роз. Рядом с ним Элины хризантемы смотрелись бедными родственниками.
Алка глядела в сторону, всем своим видом показывая — она не здесь, она не с ней. Надо было о чем-то начать говорить. Вопрос родился сам собой.
— А ты чего, с Максимихиным встречаешься?
Дронова обожгла ледяным взглядом. Так иногда смотрит Ничка, словно роняет на тебя свое царское внимание.
— Он же урод! — заторопилась Эля.
— Не говори глупости, — дернула плечом Алка и пошла вокруг площадки, где уже собирались школьники.
— Ты сама говорила, что он убогий! Что его головой можно гвозди забивать!
— Это ты говорила, — резко остановилась Алка, так что Эля налетела на нее, как Пятачок на Вини-Пуха. — А я всю эту чушь слушала.
— Он специально все это устроил, чтобы нас разлучить!
— Было бы что…
— Это он мстит так!
— Что ты вечно каких-то врагов ищешь? Кому ты нужна?
У Алки тяжелый неприятный взгляд!
Надо было уходить. Все ясно. Был у нее друг, и нет у нее друга. Но она шла и шла за Дроновой, надеясь понять, что произошло. Надеясь все вернуть.
— Что же в нем хорошего?
— Он не такой занудный, как ты!
И снова Эля видела спину. Алка была в зеленой курточке с поясом и в черной юбке. Туфли с ремешком. Один каблук испачкан в земле. Эля глянула на свои кеды, на свой букет. Нет, здесь было что-то еще. Как будто Алка раньше не увлекалась парнями.
Эля бы и дальше шла за подругой, но из-за толпы цаплей выступила Доспехова в сопровождении свиты — Лешки и Максимихина. Сашка зачесал свой чуб наверх и улыбался, демонстрируя математически не доказанную кривизну своих зубов. Алка направлялась к ним. А Эля пятилась.
Это просто 1 сентября. Это пройдет.
Бестолковый, суматошный день то растягивался, то съеживался. Уроки пролетели, чтобы потом упереться в бесконечный классный час. Биологичка всех пересаживала. Эля как-то незаметно сдвинулась на последнюю парту, а класс вместе с Дроновой, Максимихиным и остальными поплыл вдаль. Без нее.
— Алка!
Дронова остановилась, хотя Эля была уверена — подруга сделает вид, что не услышала.
— Ну что ты ко мне привязалась? — вздохнула. — Алка, Алка… Весь класс уже ржет.
— Кто ржет?
Хотелось плакать. Это все было как-то несправедливо.
— Конь в пальто!
Фраза была Сашкина, и от этого оказалась вдвойне неприятной.
— Ты, значит, с ним, не со мной?
— Ой, ну что ты несешь! — Алка пыталась быть благородно возмущенной, демонстративно равнодушной, но она была раздражена, а поэтому сама не знала, как себя вести.
— Так мы дружим? — тянула свое Эля. Все это было глупо и прямолинейно, но мудрить и придумывать другие слова некогда.
— Если ты без этого жить не можешь, то дружим.
Алка вдруг показалась прежней. Как весной.
— Пойдем ко мне? — засуетилась Эля. — Я тебе кое-что покажу.
Ответ пришел не сразу, Дронова долгие секунды думала. Но вот она улыбнулась:
— Ну, пойдем.
И они пошли. Как раньше. Выбежали во двор, где уже вовсю светило солнце и не было утренней хмари, где в кусты сирени какой-то остряк впихнул букет поникших тюльпанов.
Они как раньше пили чай. Пытаясь хозяйничать, Эля разогрела голубцы из морозильника. Один развалился, и она сгрузила его Алке, а себе взяла большой и целый. Он не пропекся, на зубах скрипели кусочки льда. Но Эля все равно улыбалась. Рассказывала, что собирается пойти на конюшню, что туда берут после четырнадцати, то есть как раз весной можно записываться. Показывала рисунки, фотографии, вспоминала деревню. Потом они залезли в родительскую комнату, стали мерить мамины наряды, рассыпали косметику. В нижнем отделении шкатулки нашли длинные красивые тяжело-красноватые серьги. Эля не помнила их у матери, подумала, что это сюрприз, отец купил, но до поры спрятал. А потом уже стало некогда думать. Они стали все доставать. К Алкиной длинной шее очень подошли серьги, а Эля все нанизывала и нанизывала на руки звенящие браслеты. Они мягко постукивали, холодили запястье.
— Так что решили с днюхой?
Алкина рука застыла, не донеся красный столбик помады до губ. Она пристально посмотрела на свое отражение, медленно завернула помаду, закрыла крышку.
