– И все? – не поверила Белинда.
– Да какое там, – тетя Матрена вздохнула, – только начиналось. С женихом-то ничего у нее не вышло, честно призналась, что не люб ей. А про того, кто люб, и думать не хотела.
– А он? – вот ни в жизнь не поверю, что маг взял так просто и отступил.
– А он как вызнал, что нет у Василеночки больше жениха, так по новой началось. Встанет Василена утром, а от ее комнаты лепестки роз путь устилают. Выйдет на порог – умертвия с букетами да любовными посланиями, а спать ляжет, так под окнами о ее красоте песни на все лады поют.
– И что она? – Рогнеда сидела с мечтательным видом.
– Она, знамо дело, злилась. Уж как злилась-то… а послания все до единого сберегла. Но до некроманта ни-ни! И она гордая, а уж он-то! Так они год промаялись, с гордыней-то своей. А потом не выдержал он – поднял все кладбище, да к школе-то и направил. И вот идут умертвия по дороге, переполоху было, ни в сказке сказать ни в песне описать, да только дошли мертвые до ворот и как заорут: «Ведьма ты безжалостная! Совести у тебя нет!»
– Ого, – только и сказала я.
– А то! Такого наговорили, а Василена стоит, краской заливается, губы кусает да месть выдумывает. Так и выдумала, месть-то – пошла маме письмо писать. А умертвия как затянули песни, одна другой хлеще. Было там и «Сердце у тебя каменное», и «Всю душу вытрепала», и много чего еще. И без перерыва. Тут уж прибыла Варвара Еремеевна, а она баба злая, и не смотри, что дочь василечек. Как повидала то безобразие, ух и разгневалась. Да слова заветные знала, с тем умертвий восвояси-то и отправила, а сама на метлу да к некроманту. И потянулось время ожидания – день нету, другой нету, на третий прилетела метла, с запиской от Бабы-яги… тьфу ты, Варвары Еремеевны. А в записке грозный вопрос: «Ты пошто над мужиком измываешься?» Ну Василена на метлу, да и полетела мать выручать. К некроманту ворвалась – глядь, кругом бутылок не сосчитать, маман осоловело улыбается, а воздыхатель смотрит на Василену – и дыхание задержал. Ну, Варвара Еремеевна баба умная, да и засекла, что и дочь к зятю будущему неровно дышит. Тут же поднялась, свою метлу забрала и так молвила: «Вы туточки сами разберетесь!» И улетела. А молодя-то и разобрались, уж так разобрались. Дом едва устоял. И жить бы им поживать, так нет же, некромант еще молодой да глупый был, он-то и сказал: «Все, Василена, сама пришла, я не неволил, а уж отпустить не могу, извиняй». И зря он ей это сказал, все ему ведьма припомнила. Да так разошлась, что в пылу ссоры наговорила и про то, что не люб ей, «чтоб глаза мои не видели», и про то, что он ей вовсе не нужен. С тем и улетела. А он в отставку подал да на войну ушел. Василена как узнала, побелела вся, в обморок хлопнулась. Так и выяснилось, что ребятенка понесла. И потянулись дни, недели, месяцы. А Варвара Ереемеевна как про дитенка вызнала, прилетела, на бледную дочь смотрит и гневно так кинула ей: «Довыпендривалась?!»
– Ой, – только и сказала я.
– Вот так, – Матрена вздохнула. – Варвара Еремеевна, говорят, за зятьком приглядела, ни царапинки не приобрел, все, за что ни брался, во всем удача была. А как вернулся – пост министра и получил. Василена к тому времени на восьмом месяце была. Да гордость же, ничего ему не сказала. Некромант первый не выдержал – прислал голубя с письмом, а там всего два слова: «Люблю тебя». Василена, недолго думая, ему послание шлет: «Сама прийти не могу… и дело не в гордости». А он ей: «Будь проклята эта гордость… Василеночка, можно я приеду?»
– А она? – Бажена слезы утирает.
– Она ему: «Приезжай, но знай – я теперь толстая и страшная».
– А он? – Василиса ногти грызть начала от нетерпения.
– А он: «Лечу!» И прилетел на коне крылатом, с цветами, конфетами и кольцом. К школе подлетел, на порог соскочил и пошустрее, чем крылатые демоны, по лестнице взбежал. В кабинет к Верховной ворвался, да так на пороге и замер. Смотрит на нее, улыбается и укоризненно так говорит: «А говоришь, толстая стала, да мне все равно, Василеночка!» Василена Владимировна учительский журнал отложила, осторожно так стул отодвинула и медленно встает. Она встала, а некромант сел. Прямо на пол. На живот смотрит, слово выговорить хочет, а не может никак.
– Так и молчал? – спросила Ярина.
– Ага. Отпаивать пришлось. Но уж как отпоили, тут мужицкий-то характер и проявился. Встал, грозно на Василену смотрит и молвит: «Я, – говорит, – подожду, пока родишь, да с годик, пока выкормишь, а потом как возьму розги, Василеночка, и начну кое-кого воспитывать! Ты чем думала, ведьма? А если бы меня убили, что ж, мой ребенок бы без отца рос? А если бы я, дурак гордый, на другой женился?» А она на него смотрит, глаза полные слез от обиды, да ругал-то справедливо. Но гордость же, и понеслось ему в ответ: «И что, не вырастила бы? Да кому ты нужен, некромант приблудный?»
– Ой, – это опять я.
– Молодые да глупые были, – Матрена хитро улыбнулась, – но тут теща вмешалась. Она как раз прилетела, к дверям подошла, а там новый скандал разгорается. Ну Варвара Еремеевна долго не думала и кулак дочери показала внушительный. И грозно Василене при всех высказала: «Перед милым ерепенишься, а потом почитай каждый день ревьмя-ревешь, пока никто не видит». Некроманту большего и не надобно было. Он на Василену смотрит и тихо так: «Ты меня любишь?» Ответ в ее глазах и прочитал. С тех пор и неразлучные. Вот…
Мы сидим, слезы утираем, ну прямо такая любовь, дух захватывает!
Но тут Рогнеда:
– А через год он про розги вспомнил?
– Какие там розги, – Матрена рассмеялась, – он через месяц у нее в ногах валялся и просил прощения за все на свете.
– Это когда?
– Да как роды-то начались, а он все поприсутствовать хотел. С тех пор стоит ей охнуть да за живот взяться, как главный белеет и все на свете разрешает.
– Ну не все, – мы с девочками переглянулись, – не действует уже на него метод проверенный.
– А что там с родами было-то? – любопытно все же.
– Да знамо что – Василена замуж-то вышла, но Верховной осталась, и повелось так: муж с работы приходит, а жена мало того что на сносях, так еще и дома ее нет. Вот он с работы – в школу и мчит, злой, как демон. А она все не унимается – дел-то у Верховной много. Вот однажды он ее дома ждет-пождет, уж и вечер, а Василены нет. Разгневанный примчался, а она, животик рукой придерживая, резвенько так по лестнице вверх – до последнего денечка бегала. Некромант как увидел, сначала за сердце схватился, потом сорвался на крик. Василена стоит, хмурится и вдруг «ой» – и по стеночке сползать начала. Пришло, значит, времечко ребеночку на свет выходить. Ну ведьмам-то не впервой роды принимать, подбежали, подхватили, в родильное отделение повели. Да только куда ж влюбленному мужику объяснять, что пока схватки идут, женщине лучше ходить. Он ее на руки хвать – и понес, а она орет: «Пусти, ирод окаянный!» Куда там… сам отнес, давай сам раздевать, обезболивающих заклинаний на нее наслал тьму-тьмущую, одновременно послания всем известным целителям с требованием прибыть немедленно, а то убьет к чертям собачьим, потом воскресит и опять убьет, некромант же. Насилу вытолкали, и то благодаря Варваре Еремеевне. Да он под дверью-то остался и началось – она кричит, он под дверью стонет, чуть волосы на голове не рвет. Ну первые роды, они, как водится, трудные, сутки Василеночка и рожала. А он сутки не спал, не ел, сидит под дверью и чуть не воет. А как ребеночек вышел и первым криком мир поприветствовал, и вовсе сознание потерял. Но потом оклемался, ребенка, правда, на руки взять боялся, стоял только да восторженно смотрел, опасался, что вред причинит ручищами-то своими. Но уж Василеночку поцелуями всю осыпал и руки целовал, и благодарил, и за все на свете винился, и за то, что делал, и за то, что не делал. Вот оно, что любовь с мужиками-то делает.
