* * *
– О, очнулась. Какао будешь? – Варвара склонилась надо мной. – Ярославушка…
– Привет, – я улыбнулась.
– Привет, – сказала подруга.
– Просыпайся давай, – послышался голос главного.
– Не кричи на нее, – Верховная встала из-за стола и тоже оказалась в поле моего зрения, – она тебе жизнь спасла.
И вот стоят они все трое над моей кроватью и мне улыбаются. А я им. Бред, правда?
– А откуда ты знаешь про какао? – решила я задать Варе вопрос.
– Так ты только о нем и бредила, – отозвалась Варвара. – Ни мама, ни папа, ни парень там, а только какао!
– Хочу какао… – прошептала я, и все рассмеялись.
А тетя Матрена уже спешила ко мне с дымящейся чашкой, и мне так хорошо было.
Уже потом, сидя за столом, я решилась на расспросы:
– А что с… Лин?
– Исключена из академии, – несколько жестко произнес некромант.
Я даже жевать перестала.
– За что?!
Верховная, предвидя развитие моего возмущения, просто положила ладонь на мою руку и тихо сказала:
– У магов свои законы, Ярослава, Лианна их нарушила. Ни ты, ни я судить ее не можем, потому как всем своим женским сердцем оправдываем, однако у магов иные законы. И любящее сердце там не оправдание. Мне жаль и тебе жаль, я знаю, ты добрая девочка, но этого не изменить!
Я посмотрела на Василену Владимировну, потом на главного и все равно была не согласна:
– Лин его спасла.
– Ты его спасла, – отозвался наш министр.
– Да, но если бы его предварительно не спасла Лин, моя помощь и не потребовалась!
– Кстати, – Верховная чуть нахмурилась, – что там за слова были?
К счастью, меня спасли! Сначала открылась дверь, потом в нее пролез огроменный букет, и только после него появился Ташши.
Он вошел, осторожно отложил букет, раскинул руки для объятий и сказал:
– Иди ко мне!
Я подскочила, рванула к нему, и некромант поймал меня в объятия, а потом закружил так, что голова кругом пошла, а после сжал покрепче и прошептал:
– Спасибо.
– Да, пустяки, – ответила я и поправила его челку.
– Я для тебя пустяки? – весело спросил адепт.
– Ты нет, пусти уже.
Ташши продолжал держать меня на весу и улыбаться.
– Что? – не выдержала я.
– Ничего, – и меня отпустили.
И казалось бы, вот оно счастье – все живы и все хорошо, но, увы!
– Ярослава, тебе письмо от родителей, – странно улыбаясь, сказала Верховная.
Умчавшись в ученическую комнату, я раскрыла конверт и узрела… «Приглашение на ежегодный бал у Темного Повелителя». Ну и от мамы пара слов: «Твою мать! А… я же твоя мать! Яра, я все понимаю, но, доча, как у нас там с совестью, а? Ярочка, родовая защита – это хорошо, но, счастье мамино, ты обо мне подумала? Мне свекруха… тьфу ты, бабушка твоя, гарантировала, что с кровиночкой, то есть с тобой, ничего не случится. Это называется «ничего не случилось»? Яренок, дома поговорим. Жду. И на балу твое присутствие обязательно, жених вернулся и требует. И имеет же право, гад безрогий. В общем, на балу ты быть обязана, выходить замуж – нет, с дедом разберусь сама. Котенок, целую… сильно-сильно, и в носик, и в щечки, и вообще! Я соскучилась!»
Все еще улыбаясь после прочтения письма, я вернулась в общую комнату. Девочки как раз с лекций вернулись. И вот стою я, улыбаюсь опять же, а Василена Владимировна и спрашивает:
– И что там? Жених объявился?
– Ага, – ну да, жених – не самое радостное.
Тут кто-то за столом подавился, с трудом откашлялся, да это Ташши! Он едва смог выговорить:
– Кто?
– Жених, – повторила Верховная.
– Как жених? – у некроманта такое растерянное лицо стало, и даже челка повисла, а огонек в черепе стал тусклее.
– Да какой там жених, – главный очаровательно жене улыбнулся, – Ярославе было пять лет, когда помолвка состоялась.
– Милы-ы-ый! – протянула Василена Владимировна.
– Молчу, любимая, – ответил некромант жене и тут же громким шепотом сообщил племяннику: – Он тебе не соперник!
– Любимый! – возмутилась Верховная.
– К тому же будущая теща против его кандидатуры, а теща это знаешь какая сила? Это не сила, а силища!
Я рассмеялась и честно призналась девочкам, что уезжаю дней на пять, не больше. А потом, взяв Верховную за руку и уведя ее все в ту же ученическую, я с замиранием сердца спросила:
– А Инар, он… что?
Василена Владимировна присела на краешек стола, взяла меня за руки и начала рассказывать:
– Его не исключили, Ярослава. – Я издала выдох, полный облегчения, но Верховная добила: – Он сам ушел.
Замерев, с удивлением смотрела на ведьму.
– Сам, Ярославушка. Не вынес… того, что случилось с ним и с Лин… а главное, того, что случилось с тобой. Я ведь неправа оказалась, Ярослава, он помнил все. А пуще всего тебя. К тебе и вернулся с того света. Тебя и искал здесь.
Верховная помолчала, да и продолжила:
– Главный-то мне всего не рассказал, но магистр Онтар описал ситуацию подробно. Знаешь, эльфы, они очень чувствительные, они эмоции чувствуют. Он, считай, единственный, кто все понял.
– Что понял? – едва слышно отозвалась я.
– Что ты любишь Инара. – Верховная улыбнулась. – Любишь, несмотря ни на что, ведь сердцу не прикажешь.
– Да?
– Да, Ярослава, да. А остальные, они ведь факты видели.
– Какие? – спросила, а самой страшно.
Василена Владимировна начала перечислять:
– Что ты на спасение Ташши ринулась, что, его защищая, Инару сказала слова заветные… Что, едва миновала угроза, опять же к Танаэшу устремилась. А когда он тебя поцеловал, ты ведь обняла его…
– Мне было холодно…
– Инар решил иначе. Лианну отстранил от себя и пошел с повинной к главному.
– А как же Лин?
– А что Лин, Ярослава?
И я промолчала. Что тут сказать, как вспомню счастье Яринки…
– Знаешь, был у меня жених, – вдруг заговорила Верховная. – Спас он меня от первой и очень горькой любви, практически с того света вытащил. Я и дала ему слово, что его буду. Верила в каждое слово клятвы, а потом… тот день, Даркаэрш и чувство, словно лечу над миром. Сколько слез потом, как винила себя, как ругала, дрянью последней чувствовала. Но вот прошли годы и, знаешь, просыпаюсь по утрам и понимаю, как хорошо, что так оно сложилось. Ведь жить с нелюбимым страшно, Ярослава. И жениться из жалости тоже нельзя. Я не оправдываю Инара, но и понять его могу. Лин очень больно сейчас, но лучше так, чем, прожив годы и родив детей, в один день понять, что тебя никогда не любили. А она девочка добрая и светлая, пройдет время – и боль ее пройдет.
