Нам с Рогдой первым налили супчика. Сидим мы, ложками активно работаем и переглядываемся. Нет, я на Рогнеду все еще злая, но перед лицом общей опасности решено было отложить разногласия.
– Нужно в библиотеку, – не глядя на домовую, сказала я.
– Я с тобой, – ответственно заявила Рогнеда.
И не доев, мы разом поднялись.
– Сидеть, – скомандовала тетя Матрена. – Вот когда все съешь, Ярослава, ты уделишь время мне! А для тебя, Рогнедушка, добрых слов у меня нет, одни ругательные-то! И как удумала, а? Мало Ярославе позора было, так еще ты добавила-то! И чем только думала, Таран ты наш!
Я вернулась к супу, он был вкусный, и ругали не меня, что приятно.
Но тут домовая совершенно сменила тон и ласково произнесла:
– Яринушка, краса моя ненаглядная, твой любимый приходил.
За столом у еще одной ведьмочки, кроме Рогнеды, пропал аппетит, но по совсем другому поводу. Ярина сидела раскрасневшаяся, румянощекая, глазки в пол, а на лице улыбка такая счастливая.
– Просил передать на словах, что его срочно к границе отзывают. – Ярина побелела и теперь смотрела исключительно на домовую. – Да не волнуйся ты так, – Матрена руками всплеснула, – ничего с ним не сделается-то, там главный наш.
Это да, успокаивает.
– Просил тебя платье свадебное присмотреть, да себя беречь пуще зеницы ока, уж он с ректором лично переговорил, но и тебя просил быть осторожной. Да что я все на словах, да на словах, письмецо тебе настрочил, под подушку поклала.
Ярина птицей вспорхнула из-за стола, молнией к своей кровати помчалась. Письмо было прижато к груди, потом зацеловано. Оно слегка подмокло, потому что какая ж любовь без слез, ну а после всего несчастный конверт наконец вскрыли. Опять порыдали, зацеловали и только после принялись читать.
– Какая любовь, – простонала Бажена.
– От такого счастья и помереть не страшно, – мечтательно протянула Любава.
– Щас получишь у меня, – грозно пообещала тетя Матрена.
Яринка в очередной раз поцеловала строки письма и, глядя на нас, вопросила:
– Девочки, а кто со мной по магазинам пройдется, надо бы платье свадебное подобрать?
– Все, – разом ответили мы и рассмеялись.
А тетя Матрена заторопилась на кухоньку, вернулась, неся корзинку.
– Ну-ка, – говорит, – собирайтесь, одевайтесь да ступайте на двор, прогуляйтесь перед лекциями, свежий воздух вам нужон. Живо сбирайтесь, а ты, Ярослава, останешься! Поговорим…
Уныло ковыряя булочку, которую поставили передо мной, в то время как ведьмочкам дали булок с собой, я смотрела, как девчонки, бросая на меня сочувственно-любопытные взгляды, покидают комнату. Потом мне налили чаю. И вот сижу я, чай прихлебываю и жду.
– Учудила ты, Ярослава, – сказала домовая, напротив меня присаживаясь.
– Угу, – а сама чашку с чаем разглядываю.
– И додумалась же – спорить с демоном!
– Угу.
– Ты мне вот что скажи, Ярославушка, ты хоть одного демона знаешь, который бы спор проиграл?
До меня дошло, и чаем я подавилась. Долго откашливалась, а тетя Матрена продолжает:
– Ну-ка напомни мне, как твой дед бабушку в брачные сети-то заманил?
– Эм… – Нет, я, конечно, помнила рассказанную бабулей версию, но, значительно повзрослев, поняла, что легенда, внесенная в семейные анналы, отличается от реальных событий.
– Поспорили они! – оправдала мои худшие ожидания домовая. – Дед твой с дедом твоего жениха бывшего схватился не на жизнь, а на смерть, едва выжил, да и то потому, что одна юная ведьма, только-только прибывшая на место назначения, решила вызвать демона. Так просто, из любопытства. В школе-то нельзя, а кровь у нее горячая, силушка молодецкая, удаль… таку бы удаль да богатырю какому. Все чин чином – в лес пошла, полянку нашла, пентаграмму нарисовала, свечи расставила и в самый ведьмин час давай призывать демона. И призвала… на свою голову. А он древний, раненый, да от ярости, что вырвали его в момент ритуальной схватки, едва не порвал ее на части. А может, и порвал бы, да только в ведьме профессиональное стремление помогать проснулось. И вот он контур-то изломал, на ведьму бросился, а Всеслава ему: «Да у вас же артериальное кровотечение!» И кинулась спасать жизнь демонову. Бедный твой дед меньше всего такого ожидал, а помощь-то ему и вправду нужна была. С трудом его Всеслава до избы довела, на собственную кровать уложила, да и выхаживала. Долго выхаживала, едва спасла. И то потому как дух в ней экспериментаторский всегда был – сама зелье восстанавливающее придумала, сама ингредиенты отмеряла, да и отпоила демона-то. Вот так оно и было. А он лежит, все ведьмой любуется. Чует мое сердце, что так долго болезного-то изображал, чтобы к ней поближе быть. И вот настал срок, и в один вечер демон ей и говорит: «Всеславушка, свет очей моих, выходи за меня замуж, я для тебя все что хочешь сделаю!»
– Ух ты… красиво, – восторженно произнесла я.
– Да что ты? – домовая усмехнулась. – Ты деда своего в истинном облике видела?
И тут вместо нарисованного воображением образа – красивый импозантный мужчина перед бабулей на коленях стоит – представилось, как рогатый дед поднялся на копыта и над ведьмой нависает.
– Ой…
– В том-то и дело, что ой. Всеслава его как демона воспринимала, то есть как чудище, хоть и разумное, а тут такое предложение. Посмеялась, конечно, начала ему про видовую несовместимость лекции рассказывать, да о том, что рогатых с детства не любит… с быками они у нее ассоциируются.
Да-а-а, посмеяться над демоновой гордостью, над рогами, которые лелеют и берегут, ибо они показатель статуса и силы, это да-а-а… хотя бабуля может.
– И выжила же, – протянула я.
– А то! Демон-то осерчал, из избушки вылетел, да и исчез в небе. А Всеславушка ходит по дому, вроде и избавилась от болезного, на душе полегчать должно, все же выходила, вылечила, а не на месте сердечко. Все чего-то не хватает ей. И бесед задушевных, и шуток веселых, и тепла сердешного. Вот так и поняла, что посмеялась не над демоном, а над собой. А спустя пару дней-то шла по лесу да нашла мужчину – избитого, израненного. Да удивлялась долго – тропы-то нехоженые, откуда он здесь? И одет богато, и выглядит солидно. В деревню сбегала, селян позвала, они и сподобились помочь. И опять ведьме пришлось больного выхаживать. И не то чтобы много ран на нем, но как-то долго он силушки набирался. Да как в себя пришел, все с ведьмой разговоры заводить начал: о том, кого любит, кто нравится, почему не замужем. А глазищи черные все за ведьмой следят, не отрываются. Всеслава ему отвечает, а сама диву дается – будто видит демона, голос не его, но словно рокотом в отдалении слышится. И этот ей понравился, да и за демоном сердечко-то болит. Не выдержала ведьма, как уснул больной, потихоньку собралась, и в лес. На ту же самую полянку, ту же пентаграмму нарисовала, да и давай демона вызывать. А тут демон к ней и подходит – со спины! И ласково так: «Соскучилась по мне, Всеславушка?» А она ему: «Соскучилась я по речам твоим, да по говору, да узнать хотела, как себя чувствуешь». А он ей: «Плохо мне, Всеславушка, сердце у меня болит… а ты себе в дом мужика другого привела!» И не вышло у них разговора, так поругались, что демон пару деревьев изломал, да как заорет на ведьму: «Нечего тебе тут по ночам шастать! Ладно, сейчас я встретился, а коли кто другой? А ну живо домой!» Ведьма-то в слезах вся и убежала. А уж за порогом ее ждали, и обняли, и успокоили, и поцеловали так жарко, что растаяло сердце ведьминское. Да как до постели дошли, тут ведьма и повинилась, что полюбила-де чудище рогатое да с копытами и, кажется, жить без него не может, а он… еще и с хвостом. А мужик ей ласково так: «С этим хвостом-то?»
