В похоронном доме, помещении, снимавшемся для проведения гражданской панихиды, нашлись данные о том, что 18 марта 1963 года здесь действительно проводили в последний путь некоего мистера Брайана Торпа. Несколько вопросов и ланч в придорожной ирландской забегаловке привели отца Джентиле в Саннисайд, в архив «Вудсайдского вестника», еженедельной районной газеты Квинса, выходившей со времен Второй мировой войны. Согласно микрофильмированной копии газеты за 20 марта 1963 года Брайан Торп, член Американского легиона
[8]
, удостоенный боевых наград ветеран войны, владелец магазина скобяных изделий, возвращаясь домой, подвергся нападению неизвестных на Рузвельт-авеню и был убит. Согласно полицейскому отчету причиной смерти стали многочисленные раны, нанесенные острым колющим предметом. Оружия на месте преступления найдено не было. После него остались сын Фредерик и жена, проживавшая на Вудсайд-авеню.
Отец Джентиле просмотрел телефонный справочник Квинса, но, не обнаружив там ни Анны, ни Аннализы Торп, поехал прямо по найденному адресу. Как выяснилось, указанная квартира находилась над салоном причесок, причем на обшарпанной двери имелась табличка с именем. «А. Куровски». Наконец круг замкнулся: Аннализа Куровски, женщина, вывезшая Фредерико Ботте из Германии и в Соединенные Штаты на пароходе «Баторий», Вышла замуж за человека, который был убит — заколот, как и все остальные.
Он позвонил, и в ответ, словно его ждали, прозвучал зуммер открывающегося замка. Толкнув дверь, он стал подниматься по длинному темному лестничному пролету наверх, к квартире.
Кем бы она ни была раньше, в свои восемьдесят с лишним Аннализа Куровски превратилась в сухую щепку. Сморщенная, как иссохший пергамент, кожа обтягивала древние кости. Щеки глубоко запали, лицо покрывали пигментные пятна и раздраженные, покрасневшие участки. А вот темные глаза оставались яркими, умными и полными какой-то глубокой, затаенной горечи. Путь, который она проделала, прежде чем оказаться над парикмахерской в Квинсе, явно был долгим и очень нелегким.
В темной гостиной царил беспорядок. Вдоль одной стены выстроились разномастные горки и книжные шкафы, набитые безделушками и фотографиями. Много фотографий висело и по голым, оштукатуренным стенам, наряду с декоративными тарелками и несколькими официального вида плакетками. Из всего этого выбивалась висевшая над козырьком газового камина картина, холст с изображением юной Марии: она склонилась над колыбелью младенца Иисуса, а из левого верхнего угла за ними наблюдают несколько ангелов. Как сама картина, так и ее создатель были узнаваемы мгновенно.
— Вы знаете, что это? — спросил священник.
— Конечно. — Голос старухи был так же сух, как и ее пергаментная кожа. — Это Рембрандт. Эскиз к «Святому семейству», выполненный в тысяча шестьсот сорок пятом году. Окончательный вариант картины хранится в Эрмитаже, в Санкт-Петербурге.
— Откуда вы ее взяли?
— Мой муж подарил ее мне.
— А где он ее взял?
— Мне почему-то кажется, что это не ваше дело.
— Может быть, вы и правы.
— Да и явились вы ко мне вовсе не затем, чтобы говорить о картинах. Вы пришли, чтобы спросить меня о моем сыне Фредерико, да?
— Может быть.
— Не стесняйтесь.
Старуха улыбнулась и села на стоявшую под окном потертую кушетку. Священник выбрал себе место, откуда мог видеть так разительно выбивавшегося из всей этой скудной обстановки Рембрандта.
— Да, я пришел по поводу этого мальчика.
— Я давно вас ждала.
— Ждали меня?
— Конечно. С тех пор, как пошли эти разговоры о возможном причислении Пачелли к лику святых.
— Вы знаете очень много.
— Я знаю все, — сказала старуха. — Всю историю. Это история, которую необходимо рассказать, и я та, кто ее расскажет.
Священник улыбнулся.
— Не вы и не сейчас.
— А кто меня остановит? — спросила она резким, как треск ломающихся сухих прутиков, голосом. — У меня долг перед моим сыном!
— Я остановлю вас, — тихо промолвил священник. — Что же до вашего долга, то он исполнен.
Человек из Рима подумал было о том, чтобы использовать пистолет, но вместо этого он поднялся на ноги, обошел загроможденный кофейный столик, разделявший их, наклонился, завел ладонь ей под подбородок и резким движением сломал женщине шею. Она упала лицом на кофейный столик, разбив нос. Он проверил ее пульс и принялся обшаривать квартиру.
ГЛАВА 44
Финн Райан сидела на скамейке прямо напротив дома 11 по Сент-Люк-Плейс, в Гринвич Виллидж, и думала, что Майкл был прав: стучаться в дверь Фонда Грейнджа, чтобы получить более ясное представление о том, чем они занимаются, действительно глупо. И не только глупо, но и опасно, может быть, смертельно опасно. С другой стороны, возможности программы Барри, пусть она и называется «МАГИК», были исчерпаны. Собственно говоря, именно то, что даже самые совершенные программы не были ни всеведущи, ни всесильны, и давало работу таким конторам, как «Ех Libris». Ведь, в конечном счете, Интернет не более чем бурлящий, почти бездонный котел полуистин, различных точек зрения, отъявленной лжи и откровенного безумия. Это даже не некий коммуникативно-информационный аналог Дикого Запада, а своего рода зона Сумрака. Порой — а на самом деле довольно часто, — чтобы раздобыть настоящие сведения, приходится черпать из самого первоисточника, и не виртуально, а буквально.
И источник этот был там, совсем рядом со зданием «Косби шоу», в одном из двух десятков солидных трехэтажных особняков, выстроившихся вдоль обсаженной тенистыми деревьями улицы, смотревшей на Гудзон-парк. В квартале к западу, по адресу Гудзон-стрит, 421, находилось сложенное из желтого кирпича здание, бывший складской комплекс, после реконструкции превращенный в кондоминиум. Рядом высилось еще одно промышленное здание из красного кирпича, с лесом огромных спутниковых тарелок на крыше. На углу Гудзон-стрит и Сент-Люк имелся ресторан, но остальная часть улицы состояла из жилых домов. С юга, всего-то с расстояния в пару кварталов, доносились звуки Гудзон-стрит, но здесь с трудом верилось в то, что не так уж далеко находится с полсотни мест, где можно купить чашечку кофе за пять долларов.
Здание по Сент-Люк-Плейс, 11, мало отличалось от соседних: те же черные рамы окон, черная кованая железная ограда вокруг колодца, ведущего к цокольному этажу, внешний центральный вентиляционный ствол и бронзовое кольцо для стука под классическим каменным фронтоном парадного входа. На доме номер 11 имелась еще и маленькая бронзовая табличка, начищенная до ослепительного блеска. Даже отсюда Финн отчетливо видела железные решетки на окнах цокольного этажа. Перед зданием стояли машины, в том числе темно-зеленый «лексус», серебристый «мерседес» и черный «ягуар»-купе.
Она сидела там уже с полчаса, не сводя взгляда со здания и собираясь с духом. Наконец ей стало ясно, что тянуть больше некуда: кто-то, выглянув из окна, может обратить на нее внимание. Девушка вздохнула, встала, разгладила черную короткую юбку и поправила кожаную сумку на плече. Ощущение было такое, словно на ней приходская школьная форма. Несколько секунд ей пришлось потратить на то, чтобы с помощью резинки для волос собрать свою непослушную шевелюру в «конский хвост» и пропустить его через отверстие на затылке серо-голубой бейсболки с надписью «Ловкачи из Лос-Анджелеса», после чего она пересекла улицу, сглотнула, прокашлялась, поднялась по широкой парадной лестнице и остановилась у дверей. На бронзовой табличке значилось:
