— Как… — произнес он, — не может же быть…
Великолепные глаза Амиры сияли от радости.
— Реанимация теперь занимает меньше девяноста секунд.
Он сорвал с себя шлем и швырнул на ближайшую полку.
— Господи, — ахнул он, уставившись на монстра.
— Тебя беспокоило, что американцы могут схватить одного из подопытных для своих исследований? Теперь это не имеет значения. Пусть забирают хоть всех, кого мы уже отправили… Пусть предпримут любые профилактические меры. Они ничего не добьются, потому что получат устаревшие данные.
Она прижала ладони к стеклу. Когда существо кинулось навстречу, Амира даже не вздрогнула. Она смотрела на чудовище с нескрываемым обожанием.
Голь подошел и встал рядом с ней. Субъект бился в стекло, его инфицированный мозг не воспринимал понятия прозрачности. Даже не чувствуя запаха, монстр знал, что его добыча здесь. Он подчинялся единственному зову, и другой цели у него быть не могло.
Голосом, полным благоговения, Амира зашептала:
— Как только мы выпустим эти новые существа на волю, инфекция распространится моментально. Для нее не существует препятствий…
Голь медленно кивал, лихорадочно пытаясь осознать и упорядочить все увиденное и услышанное за последние минуты. Компьютер в его голове работал на полную мощность. К тому же потребовались немалые усилия, чтобы не выдать своих чувств.
— Остановить это невозможно, — произнесла Амира нараспев. Взвинченному Голю почудилось змеиное шипение. — Мы уничтожим их всех.
— Тише, тише, — сказал он, обнимая ее за талию, — не стоит слишком много думать об этом. Мы не хотим убивать всех, дорогая. Какой в том будет прок? Мы хотим только, чтобы наши враги стали очень-очень больны.
Он погладил ее по груди, закрытой защитной тканью.
Амира ничего не ответила и отвернулась, словно потеряв всякий интерес к беседе. Голь сообразил, что его слова чем-то сильно ее задели.
— Ты говорил, чтобы я продолжала исследования, совершенствуя образец. И что же, теперь я должна уничтожить все свои достижения?
— Да, черт возьми!.. — воскликнул он, но вовремя замолк и задумался, поджав губы. — На самом деле… есть идея, погоди-ка минутку.
Она снова повернулась к нему, глядя исподлобья, и спросила с подозрением:
— Что?
— У меня возникла прекрасная мысль, — проворковал он. — Мне кажется, я придумал, как использовать твоего нового монстра. Вариант первоклассный. Тебе понравится.
Все еще хмурясь, она потребовала:
— Расскажи мне!
— Прежде обещай, что согласишься с моим предложением. Мы действительно не можем допустить, чтобы это поколение патогена вышло наружу. Никогда. Ты ведь понимаешь, правда?
Она ничего не ответила.
— Ты понимаешь? — Он повторил вопрос снова, медленно, выделяя каждый слог.
— Да, да, я понимаю. Но ты иногда ведешь себя как старая баба, Себастьян.
— Радость моя… мы же хотим купить мир, а не похоронить его.
Амира посмотрела на него долгим взглядом, затем кивнула.
— Разумеется, — произнесла она. — Я только хотела, чтобы ты видел, чего мы можем достичь. Мы создали новый вид жизни, совершенно иной способ бытия. Нежизнь.
Он отошел на шаг, не сводя с нее глаз, у него на губах все еще играла восторженная улыбка.
Нежизнь.
«Боже всемогущий». И Голь застыл в потрясении.
— А теперь… расскажи мне, в чем твоя идея, — раздался ее голос, пробившийся сквозь туман его замешательства. — Как мы сможем использовать новый патоген в нашем деле?
Голь внезапно очнулся и постарался взять себя в руки. Она произнесла «дело», а не «программа». Не схема, не план. Дело. «Какой интересный выбор слова, любовь моя», — мысленно усмехнулся он.
И начал рассказывать, а сам наблюдал за ней, пока она слушала. Ее скулы подрагивали, зрачки расширились. То, что он увидел, многое ему объяснило. Наверное, даже слишком многое. Открытие одновременно восхитило и поразило его. Когда он договорил, ее прекрасное лицо засветилось, и Голю стало жутко.
Амира притянула его к себе и крепко обняла. Голь прижал ее к груди. Объятия людей, облаченных в костюмы суперзащиты, выглядели довольно комично. Но их самих это нисколько не смущало.
— Я люблю тебя, — шепнула она.
— Я тоже тебя люблю, — ответил он. И сказал чистую правду.
«А когда все будет позади, я, наверное, скормлю тебя одному из твоих питомцев», — подумал он. И это тоже не было шуткой.
Глава 22
Балх, Афганистан.
Пятью днями раньше
1
Балх, некогда великий город, где родился персидский пророк Зороастр и куда в течение нескольких столетий стекались его почитатели, теперь лежал в развалинах, хотя в нем проживало около ста тысяч жителей. От былой славы осталась только память, обитатели убогих домишек разрывались между нищетой и отчаянием, и их беспросветное существование было расцвечено лишь редкими звуками музыки да смехом ребятишек, слишком маленьких, чтобы понимать, какое будущее ждет их здесь, на севере Афганистана.
К юго-востоку от города находилась деревушка Битар, прилепившаяся, словно орлиное гнездо, к острым пикам горного перевала. Туда вела одна-единственная дорога, которая змеилась вверх по крутому склону, а вторая, еще более извилистая, шла вниз с другой стороны. Даже выносливые и упрямые верблюды время от времени оступались, преодолевая трудный подъем. В Битаре жили восемьдесят шесть человек, по большей части родители, потерявшие сыновей, которые погибли, сражаясь за Талибан или против него, или же отправились работать на опиумные поля и так и не вернулись. Несколько детей учились в школе, и, чтобы попасть на уроки, им каждый день приходилось идти пешком семь миль. На всю деревню было тридцать верблюдов. Многие держали кур, довольно тощих из-за недостатка корма. Только местные козы отличались упитанностью, но они принадлежат к тому живучему виду, который довольствуется малым. Воду жители деревни брали из старого колодца, пропахшего мочой животных.
Экбалу исполнилось шестнадцать. Слишком мало для того, чтобы сгинуть на маковом поле или на войне, обрекая родителей на одинокую старость. Сам же он не сомневался, что Аллах предназначил ему иную участь — служить своей семье, работать на земле, хранить традиции и строить другую, лучшую жизнь. Несмотря на войну и раздоры, мальчик верил в будущее, и оно казалось ему светлым и многообещающим. Войны проходят, а Афганистан, милостью и любовью Всевышнего, остается.
Каждое утро Экбал поднимался с рассветом, совершал омовение, затем надевал просторную одежду, куфию на голову, чтобы быть готовым произнести утреннюю молитву, следуя точным предписаниям: сначала встать, затем опуститься на колени и наконец простереться ниц перед величием и мудростью Аллаха.
