Из печи вырывались язычки пламени. Рабы накрыли жерло железным колпаком и по приказу Куана поливали водой из ведер плетеную корзину и льняное основание шара.
— Сюда, Леонардо! — позвал Куан. — Пора! Быстрей!
Завороженный, Леонардо вслед за Куаном забрался в корзину; шар плясал и подпрыгивал в воздухе. Корзина, в которой они стояли, была около трех саженей в диаметре снаружи и около двух с половиной — изнутри. Под жерлом шара над корзиной, так чтобы легко можно было дотянуться, висела жаровня.
— Как это действует? — в восторге спросил Леонардо.
Перед ним явно была летающая машина, но такая, какую Леонардо никогда бы и не придумал, хотя, пожалуй, кое в чем она напоминала изобретенный им парашют — просмоленный льняной мешок. Внизу, под стенами Цитадели, кричала и славословила калифа толпа.
Куан рявкнул рабам отпустить ведущие канаты и освободить шар, что те и сделали.
— Втяни веревки, — сказал он Леонардо.
— Почему бы их просто не перерезать?
— Они еще пригодятся, — нетерпеливо ответил Куан, а потом, будто про себя, добавил: — Ветер нужный.
И тут их резко понесло вверх. На миг Леонардо вообразил, что это дома и люди сами по себе чудесным образом уменьшились, потому что движение почти не ощущалось, лишь чуть покачивалась корзина, словно гамак, растянутый в трюме корабля. Шар словно бы оставался на месте, а мир уносился от него, Каир неудержимо проваливался вниз, и на один головокружительный миг Леонардо показалось, что он падает вверх, в небо. Но страх мгновенно рассеялся, сменившись восторгом, ибо Леонардо мог видеть — и слышать — каждого внизу, словно звуки сами по себе сделались громче. Он слышал лай собак, пронзительные голоса детей, споры и ссоры; и каждое слово, каждый шлепок и удар были отчетливы и ясны, словно Леонардо стал вездесущ, оказался во множестве мест разом — рядом с купцами, стражниками, женщинами в черном, детьми, нищими, дервишами, сановниками, рабами, заклинателями змей и морем разного сброда — глазами, ушами, душой и разумом Каира. Когда шар поднялся выше, они пали на колени и начали молиться.
Удовлетворенный тем, что все идет хорошо, Куан перегнулся через край корзины и крикнул вниз, толпе клич войны: «Ради глаз Айше!» Хотя лицо его было скрыто, одежды сказали всем, кто находится там, вверху. И люди смотрели в ужасе и смятении на плывущего по воздуху калифа в алых одеяниях, Красного Джинна, обретшего плоть, чей взгляд убивал, который разрушал, что хотел, но все же защищал истинную веру и помогал правоверным. Он был воплощенным духом воина.
Пав на колени, тысячи рабов и горожан неистово вопили, пораженные чудом, плывущим над их головами. Здесь, сейчас, собственными глазами видели они обретение рая — ибо разве не возносится повелитель, калиф, Полководец Верных и Защитник Веры, силой своей магии на небеса? Кто еще во плоти может совершить такое — и возвратиться?
— Опять мы притворяемся не теми, кто есть на самом деле, — заметил Леонардо.
— Я же обещал тебе маскарад. — Едва Куан успел произнести эти слова, как корзина стала угрожающе крениться, и он крикнул: — Леонардо, отойди на другую сторону! Быстро!
Толпа внизу завопила от отчаяния, но корзина выправилась, и скоро Цитадель была уже далеко внизу. Она превратилась в детский песчаный замок с миниатюрными куполами, башнями, рвами, казематами, стенами и минаретами. И весь мир тоже уменьшился: улицы стали ниточками на карте, базары и дома — муравейниками размером в ноготь. Каир — величайший из городов мира, самый обширный, населенный и древний — стал полоской извести и кирпича, которую можно очертить пальцем, серой геометрической фигурой, мелкой выпуклостью на теле земель, уходящих в бесконечность, умаляя все творения человека, даже серо-голубые пирамиды Гизы на западе. Нил, великая голубая артерия Египта, был испещрен точками фелук, и бурые полоски плодородных полей протянулись вдоль его берегов. Леонардо видел рощи пальм, острогранные скалы, острова, великолепные храмы, деревни и стены гор. А шар все поднимался, пока горизонт не стал правильным кругом.
На востоке были холмы, горы и пустыня — геометрия песка.
Именно туда ветер и нес шар.
Куан подбросил топлива в жаровню, и так уже раскалившуюся до зловещего багрянца. Сгорая, топливо источало мерзкую вонь.
Леонардо был поражен; он на самом деле парил, плыл в белом хлопке облаков, но воздух оказался очень холодным, совсем не той областью огня, куда он опасался — и надеялся — попасть.
— Как быстро, — восхищенно сказал он.
— Что — быстро?
Куан прилаживал к краям корзины и к веревочной сетке, оплетавшей шар, крылья, больше похожие на огромные весла.
— Мы словно вдруг покинули землю и вознеслись в облака, даже не пошевелись. Просто… — Придя в себя, Леонардо спросил: — Так эта машина управляется парусом и веслами, как корабль?
— Нет, — сказал Куан, — на самом деле пользы от паруса и весел немного, но это все же лучше, чем ничего. Машина движется по милости ветра, потому-то мы так и торопились вылететь в назначенное время.
Леонардо вопросительно взглянул на него.
— Нам надо лететь на восток, — ровным голосом пояснил Куан.
— Зачем?
— На встречу с калифом, как я тебе и говорил.
— Нет, — возразил Леонардо, — ты сказал, что мы отправляемся на встречу с Деватдаром.
— Я сказал правду, маэстро. Ты конечно же встретишься с ними обоими.
— А почему в этой машине?
— Чтобы вдохновить чернь на битву. — Он тихонько засмеялся. — Поверь, рассказ о полете калифа обгонит нас.
— Но на самом деле калиф остался в Цитадели.
— Нет, Леонардо, я не солгал тебе. Он ждет нас.
— Где?
— Там, внизу. В пустыне.
— Как же мы отыщем его, если, по твоим словам, можем полагаться лишь на волю ветра?
— Нам помогут, уверяю тебя. Ты предпочел бы путешествовать с караваном?
Внизу под ними длинный караван бедуинов торил свой путь среди гальки и скалистых гребней к океану песка.
— Нет, — прошептал Леонардо. — Но зачем тебе было изображать калифа?
Куан засмеялся:
— Затем, маэстро, что калиф боится. Ему не по себе даже на башнях дворца. — Немного помолчав, Куан продолжал: — Ты, кажется, удивлен, маэстро? Не стоит удивляться. Мы в небе. К чему здесь правила и законы земли? Это область правды. Здесь нет этикета. Здесь мы воистину братья; возможно, даже больше чем братья. Здесь мы — одно. Одно и то же. — Интонация его изменилась. — Но когда мы вернемся в мир, маэстро, все станет как прежде и я убью тебя так же просто, как питаю вот этот огонь.
Леонардо не ответил. Он просто смотрел вверх, в кобальтово-синюю высь; и Куан сказал:
— Я думал — может быть, ты захочешь что-то подправить в моем изобретении.
