Посреди всей этой суматохи стоял воин. Стоял, спокойно озираясь и уперев руки в бедра, словно радуясь крикам всадников и свисту их клинков, мелькавших совсем рядом с его головой. Серебряное кольцо с сердоликом блестело на мизинце его правой руки, отражая свет ближнего костра.
Он был выше всех, кого Леонардо доводилось видеть, — по меньшей мере в сажень ростом; его серые, чуть раскосые глаза были полуприкрыты тяжелыми веками. Он больше походил на рослого монгола, нежели на царя Персии. Одет он был в дорогой алый шелк, куртка простегана так плотно, что стрела не смогла бы пробить ее. Зеленый тюрбан на его голове показывал, что он тоже причислял себя к «шариф» — наследникам пророка; вооружен он был ятаганом и парой пистолетов. Его окружали конные телохранители — седла у них были меньше и легче, чем когда-либо видел Леонардо, стремена гораздо короче египетских. Но ездили верхом эти люди как никто — исключая, быть может, монголов. Они могли остановить коней в мгновение ока. Этим и забавлялись они сейчас вокруг Уссуна Кассано. «Может быть, таким и был Голиаф?» — спросил себя Леонардо.
Сидя на своих верблюдах, Сандро и Леонардо издалека наблюдали за этой сценой. Сандро сказал, что до него доходило много слухов о персидском царе и что, конечно же, этот великан не может быть никем иным, как Уссуном Кассано.
— Об Уссуне Кассано мне рассказывал сам султан Мехмед. Великий Турок и его сыновья завоевали Персию. Я своими глазами видел голову Зейналя, сына Уссуна Кассано, убитого в бою пешим солдатом. Великий Турок держит ее в стеклянном сосуде. Ее наверняка забальзамировали — выглядит она как живая. И глаза из цветного стекла. Весьма реалистично.
Леонардо покачал головой:
— Я бы не стал рассказывать об этом вон тому великану.
— Я рассказал калифу. Уверен, он лучше знает, как использовать эти сведения. Однако султан может быть и воплощением цивилизованности. Я видел, как он щадил врагов. Победа над персами досталась ему нелегко. Они выиграли несколько битв и, перейдя Евфрат, устроили туркам резню. Но Уссуну Кассано хотелось еще и унизить турок. — Сандро пожал плечами — излюбленный его жест. — Кассано загнал их в горы. Однако Мехмед и его сыновья перестроили войска и обратили персов в бегство. Послушать Мехмеда, так то был не просто бой, но полное унижение Уссуна Кассано, который бежал с поля битвы, как трус. — Сандро говорил тихо и по-итальянски, чтобы его не поняли. — Правда, Мехмед утверждает, что потерял всего тысячу человек, а я слыхал, что счет близок к четырнадцати тысячам.
— А каковы потери персов?
— Думаю, такие же. Потому-то мы и скакали всю ночь. Боюсь, Леонардо, время, когда мы сможем поспать хоть несколько часов, еще далеко.
— Ты, кажется, разбираешься во всем этом лучше меня, Пузырек.
— Будь здесь Никколо, он разобрался бы еще быстрее. У египтян и персов общий враг. Им имеет смысл драться вместе.
— Но если Уссун Кассано пришел сюда, значит, он видит в калифе союзника?
— Ага, и ты кое-чему научился у наших хозяев-язычников. Вот видишь, опыт — отец премудрости.
Сандро нервно хохотнул, словно смущенный сказанной банальностью, но Леонардо не слышал его. Он был вымотан до предела и заблудился в воспоминаниях, в грезах о Джиневре и Симонетте, о Никколо и Айше. Сандро опешил и смолк.
Крики и свист мечей прекратились; верблюдов и коней снова привязали к колышкам; шлюхи нашли клиентов. Все пришло в движение: рабы разводили костры, солдаты ставили палатки, болтали, расхаживали повсюду и ссорились; блеяли овцы перед тем, как им перерезали горло, — и за час с небольшим было приготовлено угощение на десять тысяч человек.
Два исходящих паром барашка лежали на большом блюде дымящегося риса с подливой — обычной еды бедуинов. Леонардо порядком проголодался. Сидя на корточках, он запускал руку в горячую подливу, зачерпывал рис и мясо и отправлял в рот, не обращая внимания на излишек подливы, стекающий между пальцами. Калиф отрезал аппетитный кусок печени для Уссуна Кассано, что сидел между ним и Леонардо, а потом сделал то же самое для Леонардо, словно флорентиец был равен царям. Во время трапезы в черном шатре калифа все молчали — по обычаю; однако этот обычай был полной противоположностью обычаям Флоренции, и Леонардо чувствовал себя не в своей тарелке, сидя на корточках перед ароматной, приправленной луком массой риса, подливы и мяса. Еда была вкуснейшая, хотя и тяжелая, и Леонардо чувствовал себя так, словно выпил бутылку хорошо выдержанного красного вина. Конечно же, все это не предназначалось только калифу, Уссуну Кассано, Леонардо и Куану. До офицеров калифа и других гостей, без сомнения, тоже дойдет очередь.
Время от времени великан перс поглядывал на Леонардо и сразу отводил взгляд. В первый раз Леонардо кивнул ему, но от взгляда перса по спине его поползли мурашки. В этом взгляде была ничем не прикрытая ненависть. В те мгновения, когда их взгляды встречались, Леонардо чудилось, что его вскрывает раскаленный скальпель. Нечто подобное он испытывал, когда его обвиняли в содомии и отец прожигал его взглядом.
Поев, Леонардо склонил голову и попросил у калифа разрешения удалиться. Но тот сказал по-арабски:
— Не разделишь ли ты с нами кофе и трубку?
Леонардо куда охотнее навестил бы Америго и Сандро, потому что никак не мог насытиться общением с ними. Одно их присутствие вызывало у него острую тоску по дому, по видам, запахам, звукам Флоренции, ее холмам, вьющимся тропкам, рекам и мостам, мягкой и быстрой тосканской речи, вкусу знакомой еды и вина. Но он не мог отказаться от приглашения. Он последовал за калифом в западную часть шатра, где был поднят полог из козьей шерсти; на восточной стороне покровы задернули, чтобы укрыть внутренность шатра от солнечного жара. Длинный просторный шатер напоминал тенистый павильон.
Калиф оттер жирные руки песком, и Уссун Кассано, Куан и Леонардо сделали то же самое. Впрочем, персидский царь вытер пальцы о волосы и лишь сделал вид, что трет их песком. Пока раб готовил кофе, все молчали, только из-за ковров, отделявших гарем от остального шатра, доносился тихий смех жен калифа. Когда подали кофе, калиф взмахом руки велел рабу опустить полог и удалиться.
Они сидели кружком, курили трубки и маленькими глоточками цедили крепкий кофе.
— Так ты уверен, что этот неверный убьет моего сына? — тихо спросил Уссун Кассано у калифа, глянув на Леонардо.
Леонардо был так потрясен этим вопросом, что вздрогнул. Куан сжал его плечо, но Леонардо все же не смог удержаться.
— Что он сказал?
Кайит-бей пожал плечами:
— Ты больше не понимаешь нашего языка?
— Почему он хочет, чтобы я убил его сына?
— Потому что тебе не гореть в геенне огненной, маэстро, — сказал калиф, словно Уссун Кассано вдруг онемел и сам не мог ответить, — и потому что это политическая необходимость… для нас и для тебя.
— Для меня?
— Думаю, смерть маэстро Боттичелли будет иметь определенные политические последствия. Разве он не посол Великолепного к Высокой Порте?
