— Помолчи, Леонардо, — сказал Куан, улыбаясь. — Я видел твои заметки.
— Что с Америго?
— Мы нашли его еще прежде, чем тебя.
— Он жив?
— Мозги у него еще не успели вскипеть, подобно твоим, — сказал Куан. — Он свалился с верблюда, на голове у него изрядная шишка. Упав, он ударился обо что-то и потерял сознание. Ему не потребовалось долго находиться без чувств, чтобы заблудиться в пустыне.
Горячка Леонардо понемногу убывала — так слабел ветер перед тем, как закончилась буря.
— Признаюсь, я совершенно не помню, как очутился здесь.
Куан пожал плечами.
— Глупый замысел, маэстро, и вместе с тем блестящий. Должно быть, ты очень любишь своего друга.
— О чем ты?
— Что ж, ты знал, что жизнь Америго ценится невысоко. Между тем, если бы с верблюда свалился твой друг Сандро, калиф непременно послал бы людей на поиски… как поступил он, когда Сандро сообщил, что ты пропал. Так что ты хоть и рисковал, что тебя не найдут, однако знал, что мы придем за тобой.
— Какое отношение имеет то, что вы искали меня, к тому, что нашли Америго? — спросил Леонардо. — Ведь не следует же из этого, что ты искал его только потому, что тебе велели искать меня?
— Может быть, и нет, — ответил Куан, — хотя я полагал, что моя привязанность к Америго очевидна.
— Не столь очевидна, как твоя неприязнь к Сандро, — заметил Леонардо, потрясенный этими словами Куана.
Китаец кивнул, признавая его правоту.
— Я польщен, что ты приписываешь мне столь тонкую стратегию.
Леонардо всегда считал Куана чересчур холодным, чтобы сблизиться с кем бы то ни было. Да и Америго никогда не заговаривал о нем. Зародилась ли эта привязанность во время их пребывания в пустыне? Могли ли они дойти до того, чтобы стать любовниками?
— Если Америго так дорог тебе, как ты мог быть так… спокоен, когда я сообщил тебе, что он пропал?
— Вероятно, ты не слишком восприимчив, — сказал Куан. — Я нисколько не был спокоен.
— Но ты бросил бы его умирать.
На эти слова Куан лишь улыбнулся, и от этой улыбки Леонардо похолодел — она напомнила ему Джиневру.
Пламя горячки пылало в нем, глаза горели, закатывались внутрь, в темноту его плоти… и Леонардо впал в беспамятство.
Он очнулся и обнаружил, что едет по гористой местности. Оберегая верблюдов, чьи нежные подошвы потрескались и покрылись волдырями, мамлюки Кайит-бея скакали по естественному каменному амфитеатру.
Слабо пахло полынью, и этот отдаленный аромат смешивался с запахами живых существ, влаги и разложения.
Сандро хлопотал над Леонардо. Америго все еще был без сознания либо спал, привязанный к седлу своего верблюда в крайне неудобной позе. Леонардо глядел на друга и ощущал тупую боль в пояснице — она разрасталась, проникая в ноги и бедра, тянулась сквозь шею и грудь и завершалась в жгучем обруче боли над глазами.
— Где мы? — спросил Леонардо.
— Возле Мертвого моря, — ответил Сандро.
— Куда мы направляемся?
— Говорят, что к озеру Зиза, но это только слухи.
Леонардо перевел взгляд на Америго.
— Ты уверен, что он поправится?
— Это вопрос ребенка, Леонардо. Быть может, Куан был прав — у тебя и впрямь вскипели мозги…
Леонардо ничего не ответил, даже не улыбнулся, и тогда Сандро продолжал:
— Куан заверил меня, что Америго будет здоров. Он при каждом удобном случае появляется здесь, чтобы посмотреть, как у него дела. Куан совсем не такой, каким ты его считаешь.
— А каким же я его считаю, Пузырек?
— Лишенным всяких чувств. Его помощь уже однажды спасла жизнь Америго, помнишь?
Леонардо хотел было сказать, что чувства — это не дар и не талант, но вместо этого лишь кивнул, ощущая, как сон опять всей тяжестью наваливается на него, сжимает, покуда весь мир не сузился до вида его верблюда и всадников, скачущих впереди.
Перед ними был Аль-Карак — Замок Орла.
Огромные квадратные башни, увенчанные коническими вершинами, росли, казалось, одна из другой — во всяком случае, так виделось издалека. Единственные ворота были высечены из камня; река полностью окружала его, и со всех сторон подступали скалы.
Леонардо тотчас узнал замок: он видел его прежде, миражом в пустыне. В горячке он счел его своим собором памяти.
Куан и святой Августин были правы: настоящее будущего существует, и можно увидеть его как бы в воспоминании. Но это озарение быстро поглотилось горячкой, кипящей Летой, которая все еще бурлила в Леонардо.
Глава 25
ЖЕЛЕЗНЫЙ ЯЗЫК
Время дарует помощь даже и нам. Наконец, в ответ на наши молитвы… Помощь Бога.
Вергилий
Пытки и мучения, причиняемые телу во время допросов, следует понимать лишь как средство достижения правды.
Монах Ульпиан
Знай же, что в последние дни настанут времена тяжкие.
2-е Послание Тимофею, 3:1
Зал пыток был прекрасен.
Расположенный в западном крыле замка, близ кухни, он больше походил на просторный чертог итальянского вельможи, чем на место дознаний. На дальней стене, разделенной пилястрами, были написаны в европейской манере фрески, изображающие великие битвы, — Леонардо узнал руку Филиппе Липпи, Марко Дзоппо, Петруса Кристуса, — и в пыльном свете казалось, что фигуры слегка шевелятся, словно и шум боя, и смерть остановились лишь на мгновение. На прочих стенах тоже были росписи, как религиозные, так и светские, которые высоко оценил бы даже Лоренцо; лики святых, изображения Распятия и Благовещения были блестящи. Пол покрывали майоликовые цветные плитки; резные деревянные панели, украшавшие стены, переходили в скамьи.
Леонардо обежал взглядом зал, но внимание его приковали орудия пыток: дыба, на которой кости выдергивали из суставов, тиски, чтобы превращать тело в фарш. Была там колыбель, усаженная изнутри рядами шипов, и машина, чтобы поднимать колыбель в воздух. Были козлы, столбы и столы, уставленные и увешанные оковами, кандалами и самыми разными ножами, пилами, топорами, боронами — всевозможными приспособлениями для того, чтобы жечь, ломать, рубить и душить. Весь этот инвентарь смерти располагался вокруг маленького пылающего очага с кромкой, на которой лежало несколько докрасна раскаленных инструментов. На стене скромно висели разнообразные железные конструкции. Иные походили на маски, другие — на крючья, головные повязки, шипастые клетки. Тяжелые занавески закрывали ниши в стенах, скрывая одну жертву от другой… и от зрителей. Вонь прогорклого пота, паленого мяса, страха, испражнений и рвоты была сокрушающа, и Леонардо и Сандро прикрыли рты.
