А Леонардо оставалось только оглушать себя наркотиком гнева и работы.
Турки наверняка убьют мальчиков, смертоносных херувимов, которые сбросят на них огонь с высоты. И Леонардо должен быть уверен, что они заплатят за все: за Айше, за Джиневру…
За Никколо.
Могло показаться, что дети уже мертвы.
Покуда расставляли и маскировали пушки, которые должны были открыть перекрестный огонь по вероятным позициям турок, Леонардо поставил колыхавшиеся на ветру павильоны из шестов и ткани Куановых воздушных шаров. Был приготовлен пир, на который ушли последние припасы армии. На видных местах расставили высокие шесты, увенчав их золотыми и серебряными яблоками. К полудню мамлюки, нарядно разодевшись, уже скакали бешеным аллюром по равнине, стараясь на скаку сбить стрелами как можно больше яблок.
Турки заглотили наживку и спустились с горных склонов туда, где их легко можно было разглядеть из лагеря калифа. Они даже приветственно кричали лихим героям, которые ухитрялись на полном скаку выпустить двадцать стрел и сбить двадцать золотых и серебряных яблок. Эти игры как нельзя лучше подходили для турок — они и были турецкого происхождения; а одного запаха жарящегося мяса было довольно, чтобы выманить на равнину все войско Мустафы до последнего солдата.
Все, кто был в лагере — и арабы и персы, — знали, что скоро начнется кровопролитие; казалось, и животные чуяли это, потому что вели себя беспокойно, как перед бурей. Но Леонардо мог только наблюдать за играми и ждать. Он попытался пойти за мальчиками к утесу, с которого должны были слететь машины, но гвардейцы Хилала остановили его, едва да Винчи вышел из лагеря. Они позвали Хилала, который был разъярен, словно это Леонардо отдал приказ послать детей на смерть.
Сандро и Америго подошли к Леонардо. Усталые, смуглые, исхудавшие, они смахивали на бедуинов.
— Леонардо, — сказал Америго, — калиф желает, чтобы ты находился рядом с ним.
— И он послал тебя сообщить об этом? — спросил Леонардо. — Что-то мне не верится. Тебя и Пузырька?
— Меня послал Куан, — сказал Америго.
— Тогда кто же послал Сандро?
— Ты все усложняешь, — сказал Боттичелли. — Твой гнев должен быть направлен на меня, а не на Америго.
— Извините. Я вовсе не злюсь на вас. Зачем я понадобился калифу?
Они говорили на тосканском диалекте, естественно перейдя на этот язык, словно их беседа должна была остаться тайной.
— Скоро начнется, — сказал Америго.
Леонардо захохотал.
— Да об этом знает всякая шлюха и всякий раб! Все они с волнением ждут «чуда», не думая о том, что, возможно, именно их кровь оросит сегодня землю.
— И калиф желает, чтобы ты стоял рядом и защищал его, если понадобится, — закончил Америго фразу, прерванную смехом Леонардо. — Вначале мы хотели быть все вместе, но…
— Что же изменилось потом? — спросил Леонардо.
Америго явно смутился.
— Я пытался заговорить с тобой, но ты не обратил на меня внимания.
— Не может такого быть!
— Да сегодня утром ты просто прошел мимо меня!
— Я не помню даже… — Леонардо оборвал себя, вздохнул и сказал: — Я по тебе скучал, Америго.
— И я по тебе. Как и Сандро, я…
Америго умолк и лишь покачал головой, не в силах подыскать слова, чтобы выразить свои чувства.
— Мы все позволили этому разделить нас, — сказал Сандро, — даже после того, как обо всем поговорили. Как могло такое случиться?
— Видимо, все дело в том, что наши чувства не зависят от наших желаний, — сказал Леонардо.
— Мне снилось, что я больше никогда не увижу тебя, Леонардо, — сказал Америго. Вид у него был застенчивый, как всегда на людях. — Я думаю, что это предостережение.
— Я не верю в сны, но рад, что тебе приснилось такое, если это объединяет нас. — С этими словами Леонардо обнял Америго, а затем Сандро. — Полагаю, ты будешь сражаться рядом с Куаном.
— Да, — сказал Америго, — а Сандро будет среди тех, кто охраняет женщин. Так, по крайней мере, один из нас останется в живых.
Женщин надежно укрывали неподалеку от пушек; охраняли их всадники.
— Я буду у пушек, — сказал Сандро, и его лицо и шея вспыхнули от смущения. — Я сначала хотел присоединиться к тебе, Леонардо, но калиф призвал тебя к себе.
— Но ведь и ты можешь пойти со мной, — сказал да Винчи.
Сандро покачал головой;
— Куан сказал, что калиф поверил турку, который объявил меня шпионом.
— Тогда почему же он убил турка?
— Чтобы умиротворить войска, — сказал Америго. — Он должен был отнять жизнь у турка.
— Если бы калиф поверил этим обвинениям, Сандро уже не было бы в живых, — не сдавался Леонардо.
— Куан сказал, что жизнь Сандро — это дар тебе от калифа, — сказал Америго.
И, ничего не добавив, повернулся, как и все в лагере, к восточным горам, привлеченный трепетом, пробежавшим по войску. Казалось, что весь лагерь разом затаил дыхание; затем прокатился вал шепотков и тихих голосов, ощутимый как ветер, как касание.
А затем грянули взрывы.
Миткаль и другие мальчики прыгнули в воздух с западного утеса, где их менее всего могли заметить турки, и пролетели по широкой дуге, оказавшись с тыла над позициями турок с восточной стороны. Похоже, солдаты Кайит-бея заметили их даже раньше, чем турки; но и турки поневоле обратили на них внимание, когда первый из Леонардовых снарядов разорвался в самой их гуще, снося шрапнелью головы, руки и ноги, превращая людей в живые факелы.
— Слишком рано! — вскрикнул Леонардо.
Трое флорентийцев бросились в разные стороны, спеша каждый на отведенный ему пост; но другие солдаты смотрели, завороженные, на это чудо, даже когда между ними промчались всадники, выкрикивая приказы подготовиться к бою.
Да и кто мог бы оторваться от чуда, происходящего наяву? Мальчики кружили, как соколы, над войском Мустафы, и их ребристые крылья сверкали белизной, как и одежды. Конечно же, это могли быть только ангелы, один за другим воспарявшие ввысь на воздушных потоках. Конечно же, это было доказательство, что Аллах на стороне Кайит-бея, а не Великого Турка. Кто же мог бы оторвать глаза от ангелов, которые камнем падали с неба на турок, сбрасывая на их головы ужасные дары огня и металла?
Первыми ударились в панику задние ряды турок — на них пришлись первые снаряды. Несколько солдат пали на колени и принялись молиться, и это, быть может, сохранило им жизнь, потому что их сотоварищи бросились вперед, на главные силы, врезавшись в них с воплями, точно во вражеские ряды; а ангелы между тем ловко и точно бросали все новые снаряды, гоня вперед все новые и новые ряды обезумевших от страха турок, словно небесные пастухи, перегоняющие стадо, — до тех пор, пока бегущее со всех ног турецкое войско не хлынуло с холмов на равнину.
