Панихида по Джулиано Медичи была устроена в Сан Лоренцо. Начала править новая Синьория. Члены семей заговорщиков были убиты или заключены в тюрьму, их дома и все имущество конфисковано. Шурину Лоренцо пришлось укрыться во дворце Медичи. А казни продолжались, их состоялось уже триста, и конца им не предвиделось. Папа отлучил Лоренцо от церкви. Всей Флоренции скоро грозило лишиться покровительства Святой церкви. Война была не за горами.
И Флоренция выйдет в бой с песней — вся, кроме Леонардо.
Его разбудили стук в дверь и детские голоса. Из окна он никого не увидел и спустился вниз. Никколо и Айше уже отворили дверь. Никколо ругался, а Айше прижимала ко рту и носу свое черное покрывало. Пахло разложением и сыростью: дождь шел всю неделю. Никколо захлопнул дверь.
— Никко, погоди, — сказал Леонардо.
Айше попятилась. Леонардо с трудом распахнул дверь — к дверному молотку была привязана веревка. На другом ее конце находился разложившийся труп Якопо Пацци, главы злосчастного семейства.
— Постучи в дверь предателя, мессер Якопо! — крикнул один из ребятишек трупу, который, очевидно, проволокли уже по всем улицам Флоренции. Мальчишка промок насквозь, лицо его блестело от дождя. — Скоро сам будешь такой же! — прокричал он Леонардо.
— У Якопо письмо для тебя! — добавил другой оборванец, с ямочками на щеках и в алом колпаке, указывая на конверт, прикрепленный к трупу.
Потом мальчишки убежали, оставив труп привязанным к двери. Леонардо рывком захлопнул ее.
— Ты собираешься оставить это там? — спросил Никколо.
— Ты про письмо или про мессера Якопо?
— Про обоих.
— Что же я, по-твоему, должен сделать? Труп полон червей, а может быть, и чумной заразы. Коснуться письма — что коснуться прокаженного. Они, наверное, отобрали его у посланца маэстро Тосканелли.
— Маэстро Тосканелли?
— Я узнал его печать. Она не сломана, — сказал Леонардо. — Маленькие ублюдки неграмотны. А теперь пошли, мы уезжаем.
— Уезжаем?
— Помоги мне собрать заметки, упаковать одежду и навьючить коней. Быстро.
— Почему эти ублюдки считают тебя предателем? — спросил Никколо. — Их что, послал Лоренцо? Он ненавидит тебя, потому что ты был любовником Симонетты?
— Ты наслушался сплетен, Никко, — упрекнул Леонардо. Тем не менее мальчик заслуживал откровенного ответа. — Лоренцо давно простил меня, но, думаю, у меня есть враги при его дворе. И они сами решают, кто будет другом Лоренцо.
— Тогда нам надо бояться всех, — сказал Никколо.
Леонардо сумрачно улыбнулся.
— Да, Никко, это будет самое верное: бояться всех.
Айше помогла им собраться. Она была спокойна и методична и — наконец-то — явно удовлетворена.
У Тосканелли они были не одни, потому что дом старого ученого стал перевалочным пунктом на пути тех, кого довела до беды политика, в особенности — членов ордена францисканцев, потому что францисканцы были на стороне церкви. Но Тосканелли удавалось устраивать побег этим клирикам и другим «врагам флорентийского государства».
Леонардо и Никколо торопливо провел в ворота сам Тосканелли — он поклонился Айше и выбранил Леонардо за то, что тот в открытую явился в его палаццо. Ученики старика занялись конями и повозкой, груженной всем тем, что Леонардо почитал важным: книгами, инструментами и, конечно, одеждой. В повозке был и большой сундук, принадлежавший Айше, как всегда запертый.
— Ты должен был получить мое письмо, — со злостью говорил Тосканелли. — Почему же тогда ты не последовал моим наставлениям? Из-за тебя мы все можем оказаться в опасности. Ведь мой ученик отдал тебе письмо? — И, осекшись, задумчиво проговорил: — Мальчику уже давным-давно пора бы вернуться.
Леонардо объяснил, что запечатанное письмо Тосканелли осталось на трупе Якопо Пацци.
Тосканелли разволновался.
— Ты правильно поступил, не тронув мертвеца, — одобрил он, проходя по двору в дом. — Флорентийский сброд от души позабавился с беднягой Якопо. Его уже дважды хоронили, а он все передвигается по улицам — как живой.
— Им не стоило хоронить его в освященной земле, — заметил, поздоровавшись, Америго Веспуччи. — Крестьяне суеверны. Они винят Якопо в дожде, который губит их посевы. И твердят, что по ночам слышат на своих полях голоса демонов, — в этом тоже винят старика Якопо.
Продрогший Леонардо рад был уйти с моросящего дождя.
— Быть может, они и правы, — сказал он, обнимая Америго.
— Значит, ты внял призыву доброго маэстро, — сказал тот.
— Так это был призыв? — спросил Леонардо у Тосканелли.
— Блистательный Деватдар желает общества своей прелестной служанки. — Тосканелли поклонился и улыбнулся Айше. — Он послал за тобой.
— Это я и подумал, когда увидел письмо, — сказал Леонардо. — Мы скоро уедем.
Айше явно удивилась и встревожилась, словно не ожидала, что ее разлучат с Леонардо.
— Куда направишься? — спросил Тосканелли, и у Леонардо возникло ощущение, что старый учитель заманивает, искушает его, подталкивает к какому-то решению.
— В Винчи, наверное. Там моя мать и приемный отец.
Тосканелли покачал головой.
— В Винчи тебе будет небезопасно, — негромко сказал он.
Леонардо едва расслышал его.
— Тебе что-то известно? — спросил он.
— До меня дошли слухи.
— Какие слухи?
— Кто-то из друзей Лоренцо — но не твоих — все еще болтает о… том обвинении. Будто бы тебя застали с неким Торнабуони, а их семья замешана в заговоре. А францисканцы готовы обвинить тебя в убийстве священника — так мне, во всяком случае, говорили. Кажется, милый Леонардо, у тебя враги и здесь и там.
— А мой друг Боттичелли? Что думает он? Он знает об этих слухах? Я не видел его несколько дней.
— Никто не видел, — сказал Тосканелли. — Говорят, Великолепный послал его с миссией на Восток.
— Что?!
— Это все, что мне известно.
— Он мог бы обмолвиться мне хоть словом, — сказал Леонардо.
Тосканелли пожал плечами.
— Леонардо, ты должен покинуть Флоренцию. Пока твои враги не потеряют аппетита к мести. Пока Лоренцо не перестанет скорбеть и не восстановит порядка.
Леонардо рассмеялся. Пусть себе мстят, подумал он. Как могут те, кто близок к Лоренцо, счесть его предателем после того, как он спас Медичи жизнь? Но, захлопнув дверь перед трупом Якопо Пацци, он понял, что его близкие и он сам в опасности.
И где же Сандро? Как он мог уехать, не простившись?
— У тебя странное чувство юмора, — заметил Тосканелли.
