Грант прошел вдоль стен. На них виднелся невообразимо сложный узор — полосы концентрических фризов граничили с целым миром птиц и зверей, вырезанных в камне. Изображения покрывала сажа, но они были по-прежнему видны. На одном ярусе Грант разглядел приземистые фигурки кабиров, забавно пузатые, танцующие и качающиеся в свете огня. Ярусом выше армии маршировали на войну, а крестьяне собирали в поле урожай — погибшая цивилизация аккуратно запечатлела себя в камне.
— Грант?
Эхо прокатилось под куполом зала и закончилось вздохом восхищения. Голова Марины показалась над отверстием в полу, круглыми от изумления глазами девушка оглядывала зал. Глаза стали еще больше, когда ее взгляд упал на Гранта. Она смущенно хихикнула и отвела глаза, и даже в тусклом свете было видно, что она краснеет. Грант спохватился — он ведь так и стоял голый.
— Ничего такого, что бы я не видела раньше, — произнесла Марина, стараясь, чтобы ее голос звучал как ни в чем не бывало, но это ей не очень хорошо удалось.
— Я ждал, когда начнутся таинственные ритуалы.
— Пожалуй, ты опоздал. — Марина вытащила из дыры свернутые брюки и бросила их Гранту. — На вот. Прикройся, а то как бы кабиры не стали ревновать.
Грант натянул брюки.
— Я же сказал тебе ждать у газового пламени.
— Мне не хотелось, чтобы ты лез в помещение до того, как его осмотрит профессиональный археолог.
— Да, тут есть на что посмотреть. — Грант наклонился, чтобы помочь Марине вылезти, и задумался. — А ты можешь вернуться?
— Думаю, да.
— Тогда веди остальных. Им тоже будет интересно.
К разочарованию Гранта, Марина смогла протиснуться во входное отверстие не раздеваясь. А Рид так вообще выпрыгнул оттуда, словно чертик из табакерки. Тяжелый путь не только никак не повредил профессору, но даже, похоже, наполнил его новыми силами. Теперь он прыгал по залу, словно мальчишка в магазине игрушек, разглядывая все, что видел, и тихонько вскрикивая от восторга. В одном углу он обнаружил пару железных горшков на изогнутых треножниках.
Тою порою Фетида достигла Гефестова дома,
Звездных, нетленных чертогов, прекраснейших среди Олимпа,
Кои из меди блистательной создал себе хромоногий.
Бога, покрытого потом, находит в трудах, пред мехами
Быстро вращавшегося: двадцать треножников вдруг он работал
В утварь поставить к стене своего благолепного дома.
[24]
— Все так, как описывал Гомер. Наверное, здесь и был самый ранний центр культа, еще до того, как его перевели на побережье. — Он в изумлении покачал головой. — Мы только что вступили в клуб, куда никого не принимали уже две тысячи лет.
— К счастью, никто не голосовал против нас.
Мьюр просунул голову в дыру. Грант и Марина помогли ему вылезти.
— Кое-каких ритуальных элементов явно недостает. — Рид отошел, чтобы глянуть на фриз. — Тоннель, по которому мы прошли, был, конечно, испытанием, уготованным каждому, кто проходил инициацию. Сначала — символическая смерть в воде…
— Она оказалась почти настоящей, — заметил Грант, вспоминая ощущение полнейшей пустоты в черном водоеме. — А я думал, что вода нужна для того, чтобы очиститься.
— Для древних смерть и очищение были тесно связаны. Вода, отмывающая ваше тело или душу, может также очистить и вашу память. Чтобы попасть в Аид, надо было пересечь Лету, реку забвения. В Греции, если человек забыл, кто он таков, он все равно что мертвый. Даже если мы станем рассматривать христианское крещение, то увидим, что вода не просто очищает человека. Когда вас в нее погружают, вы умираете для грешной жизни. Потом огонь зажигает новую жизнь, вы проходите через родовой канал и появляетесь здесь, голый, словно новорожденное дитя. Пратолаос вновь рождается в священных мистериях Гефеста и его сыновей кабиров.
— Все это очень интересно, — заметил Мьюр. — Но единственная важная для нас загадка — этот хренов метеорит.
Они разбрелись, чтобы осмотреть святилище. Грант и Марина двигались вдоль стены, заглядывая в каждую тень, в каждое углубление, Мьюр отправился в другую сторону. Рид, кажется, относился к работе очень отстраненно. Он ухитрился протащить через тоннель электрический фонарик и тешился разглядыванием фризов, выбирая лучом то одну, то другую каменную фигурку.
— Вот здесь.
Грант подошел к Мьюру, стоявшему в дальнем конце пещеры, позади рогатого алтаря. То, что Мьюру показалось нишей, было выходом в небольшое боковое помещение. Оно имело прямоугольную форму и было украшено гораздо скромнее, чем главный зал, — по стене шла всего одна полоса рельефа. В центре возвышался плоский камень, твердая глыба с синеватым отливом, высотой примерно до колена, а в дальнем конце комнаты в полу было проделано углубление в форме чаши шириной примерно в фут. Вокруг лежали изогнутые керамические черепки.
— Что это? — спросил Грант. — Еще одно святилище?
— Думаю, это примитивная печь.
Марина протиснулась мимо них и, встав на колени возле выемки, дотронулась рукой до стенки. Ладонь оказалась черной.
— Думаю, я знаю, куда делся метеорит.
— Куда? — резко развернулся Мьюр, жадно обводя глазами пещеру.
Но в Маринином голосе не слышалось торжества, только покорность и осторожность. Грант проследил за ее взглядом — она смотрела на черную пасть печи, разверзнутую у ее ног.
— Вы говорили, что, по вашим анализам, помимо шестьдесят первого элемента метеорит состоял в основном из железа.
Тревожная мысль посетила Гранта.
— Но ведь ты говорила, что это был бронзовый век, — возразил он. — Я думал, железный век наступил позднее.
— Верно. — В помещение вошел Рид и остановился в дверном проеме. Он морщил лоб, обдумывая какую-то далекую мысль. — Это вообще интересно — идея железного века пошла от поэта Гесиода. Он был почти современником Гомера. Для него железный век не имел ничего общего с техникой, но означал определенную стадию культуры. Он считал, что все наоборот — цивилизация движется от блистательных достижений золотого века через серебряный и бронзовый к одетому в лохмотья уродству железного. И только в наше время мы, ориентированные на науку, рассматриваем железный век как веху на пути прогресса. Крепче, острее, дешевле — железо куда как лучше годится для того, чтобы ковать из него пушки, делать машины и колючую проволоку.
— Да, профессор, это все очень занимательно. — Голос Мьюра был напряженным от нетерпения. — Но микенцы умели обрабатывать железо?
Рид, кажется, удивился такому вопросу.
— Конечно.
— Но вы же говорили, что это бронзовый век.
— Новый век вовсе не начинается в полночь с последним ударом часов. Железный век, бронзовый век, каменный — эти ярлыки используются для удобства. Переход от одного периода к другому происходил постепенно и не везде сразу и занимал десятилетия, а может быть, и века. А потом, с практической точки зрения, как я понимаю, обрабатывать железо не так уж и трудно, надо просто обеспечить нужную температуру. Мне кажется, получить его из руды гораздо труднее.
