— Как вы думаете, он рассказал русским про таблички?
— Если они догадались его спросить. Принимая во внимание последние события, могу предположить, что догадались. Поэтому я был бы вам признателен, если бы вы перестали играться с поэзией и занялись расшифровкой этой проклятой таблички.
Он сурово глянул на Рида, но на профессора это не произвело никакого впечатления. В течение всего разговора Рид, не отрываясь, смотрел на лист бумаги перед собой, словно загипнотизированный. Сейчас он пару раз моргнул и поднял глаза, рассеянно улыбаясь.
— Что вы сказали? — Он решил, что Мьюр молчит, потому что задал ему какой-то вопрос. — Я вот думаю — а «Хрестоматия» у них есть в библиотеке?
Ружье было нацелено на Гранта. Прищуренный глаз — вот, пожалуй, и все, что он мог разглядеть на лице, почти полностью скрытом под черной бородой. Человек в фуражке, саржевых брюках и шерстяной жилетке напомнил Гранту егерей, которые в дни его детства охраняли леса, принадлежавшие местному землевладельцу. В общем, его в очередной раз поймали как браконьера.
— Пиос эйнаи? — грубо спросил мужчина. И добавил на немецком с сильным акцентом: — Wer sind Sie?
[30]
— Грант.
Грант очень медленно, не переставая улыбаться, убрал револьвер в кобуру. Винтовка следила за каждым его движением. Грант продолжал по-гречески:
— Мы ищем… — и осекся. А что они ищут? Глядя на человека с ружьем, он чувствовал, что с каждой секундой нервничает все больше. — Раскопки.
Среди деревьев что-то зашуршало. Грант напрягся — сколько же там людей? Краем глаза он заметил, как Джексон украдкой тянется к своему карману. Но и грек заметил его жест. Ствол резко повернулся, и палец на спусковом крючке напрягся. Джексон опустил руку.
Шум в зарослях стал еще громче. Кто-то лез через кусты. Грант замер. Сопя и хрюкая, из-под веток показался огромный боров, прошел вниз по холму и начал рыться у основания одной из куч земли. Грант и Джексон смотрели, не веря своим глазам.
— Эумайос, — сказал грек, указывая на борова. — Я привел его поесть желудей.
— Что он там говорит? — нервно спросил Джексон. Рука его напряглась, словно невидимая резинка тянула ее к карману, где лежал пистолет.
— Он просто пасет свою свинью. Свиней, — поправился Грант, когда из леса появились еще четыре и принялись рыть землю в поисках угощения. Он улыбнулся, глядя на свинопаса: — Кали хоири.
— Что ты сказал?
— Я сказал ему, что у него хорошие свиньи.
Грек опустил ружье.
— Кали, — согласился он. — Мясо от желудей становится сладким.
— До войны на раскопки приезжал человек. — Грант смотрел ему в глаза. — Немец. Это здесь он был?
Свинопас подозрительно посмотрел на него:
— Вы немец?
— Англичанин.
— Эла.
Он прислонил ружье к дереву и полез в холщовую сумку, висевшую у него на плече. Рука показалась из сумки с куском хлеба и сыра, завернутым в тряпицу. Он оторвал кусок хлеба и протянул Гранту.
— Эфаристо. Спасибо.
Грант отцепил от пояса фляжку и предложил крестьянину выпить. Они втроем сели на поросший травой холмик и стали смотреть на роющихся в земле свиней.
— Немец…
— Бельциг. Его звали Бельциг.
Сердце у Гранта застучало. Он постарался не показывать своего волнения.
— Вы знали его?
Крестьянин опять посмотрел на него с подозрением:
— А вы?
— Нет. — Грант секунду подумал, какой вариант ответа выбрать, и решил остановиться на правдивом. — Но у нас есть кое-что из его вещей. То, что он здесь нашел.
Свинопас поднял с земли желудь и бросил свинье. Та охотно его съела.
— Смотри. — Он обвел рукой поляну. — Здесь лежать история. Мы тратить жизнь, чтобы откопать его, но день сегодняшний снова закапывать.
— Что он говорит? — жалобно спросил Джексон.
— Вы здесь копали?
Грек кивнул:
— Да. Я работать на Бельциг. Не на нацисты, — подчеркнул он и похлопал по своему ружью. — Я убить многих. Но тогда, перед война, — я работать на Бельциг. Я копать для него.
— И что вы нашли?
— Камни. — Свинопас указал на остатки каменных фундаментов, торчавших, словно зубы, из земли. — Старые камни.
— А черепки?
— Горшки, да.
Он отломал очередной кусок хлеба и принялся шумно жевать.
— А табличку? Глиняную табличку, такую… — Грант показал руками. — Такого размера. На одной стороне старинные надписи, а на другой — рисунок.
Пастух положил кусок хлеба и посмотрел в глаза Гранту:
— Ты ее видеть?
Грант решил проявить осторожность:
— Только на картинке.
— Эла. — Взгляд свинопаса стал отстраненным. — Как только найти, мы сразу понять, она непростая. У Бельциг лицо, как волк. Он говорить, никогда такое не находить. Говорить, это секретная карта, спрятанное сокровище. Ха. — Он сплюнул. — Лучше бы он молчать. Ставрос его слышать.
— Кто такой Ставрос?
— Мой родственник. Он тоже работать на Бельциг. Один ночь он идти к Бельциг в палатку и брать табличка. Бельциг очень злой, хочет всех убить. Но Ставрос он не найти.
— А что случилось со Ставросом?
— Я думать, он везти ее в Афины продавать. Война идти, мы голодать. Украсть у немцев. — Он пожал плечами. — Они у нас больше украсть.
— Ставрос потом вернулся?
— Нет. Дядя сказать, он уйти партизан. Немцы его убить. — Он подбросил в руке желудь и грустно улыбнулся. — Бельциг отомстить.
— А Бельциг? Он еще приезжал?
— Нет. Он забрать, что найти, наверное, в Германию, я думать. И никогда на Кефалония не приезжать.
Грант немного подумал:
— А вот та штука, которую он нашел. Она только одна была? Или две?
— Одна. И Ставрос ее украсть.
— Что за хрень эта ваша «Хрестоматия»? Звучит как болезнь, о которой не хочешь говорить жене.
Лицо Рида хранило все то же вежливое открытое выражение. И только небольшое подергивание уголков губ выдавало его неприязнь.
— Это книга. Ну, или была такая книга. Сейчас она осталась только во фрагментах.
— Опять фрагменты, черт их… И что нам с них?
Рид скупо улыбнулся:
— Может, они принесут вам то, что вам так нужно.
— Словарь к линейному письму Б?
