— И убила охранника?
— Точно неизвестно. Убийство произошло за пределами обзора камеры. Охранник сообщил по радио, что обнаружил ее в позе эмбриона. Она обнимала вот это. — И Мэри-Кей указала на письменный стол.
— Боже милосердный! — сказала Вера.
Персивел подошел к столу и увидел источник запаха. То, что осталось от черепа хейдла, лежало между бутылкой от газировки и телефонным справочником Денвера. Голубой гель почти полностью растаял и протек в ящики стола.
Нижняя часть головы была срезана лезвиями машины настолько ровно, что, казалось, существо материализуется из крышки стола. К уродливому черепу прилипли черные волосы. Из трепанационных отверстий росли провода электродов. Череп долго предохраняли от соприкосновения с воздухом, и теперь он быстро разлагался.
Еще больше, чем разложение и отсутствие челюстей, поражали глаза. Веки подняты, глазные яблоки навыкате, зрачки замерли в яростном взгляде.
— Какой свирепый, — произнес Персивел.
— Это она, — поправила Мэри-Кей. — Такие глаза на выкате — симптом гипертиреоза. В организме недостаточно йода. Вероятно, она жила в регионе с дефицитом основных минералов, солей например. Так выглядят многие хейдлы.
— Что же может толкнуть человека на такой поступок?
— Мы сами себя спрашиваем. Может, она начала подсознательно отождествлять себя с лабораторным экземпляром? Что могло спровоцировать такую реакцию? Мы исследовали все варианты — отождествление, замещение, трансформацию. Ямми всегда была такая спокойная. И в последнее время счастлива, как никогда. Беременность, любящий муж, интересная работа.
Мэри-Кей подоткнула одеяло вокруг шеи Ямомото, убрала со лба волосы. Над глазами оказался большой кровоподтек. Должно быть, она в ярости билась головой о стены и аппаратуру.
— Потом приступы начались снова. Мы сняли ЭЭГ — такого вы никогда не видели. Настоящая буря, просто ураган. Мы погрузили ее в кому.
— Правильно, — одобрила Вера.
— Но это не помогло. Активность не уменьшилась. Как будто что-то продирается через мозг, замыкая нервные окончания. Все равно что наблюдать замедленное воспроизведение молнии. Только электрическая активность мозга не везде одинакова. Казалось бы, картина должна быть та же в любой части мозга. Но вся активность сосредоточена в гиппокампе.
— А что такое гиппокамп? — спросил Pay.
— Центр памяти, — ответила Мэри-Кей.
— Памяти, — тихо повторил Pay. — А ваш аппарат его уже отрезал?
Все повернулись к нему.
— Нет, — сказала Мэри-Кей. — Лезвие как раз к нему приближалось. А что?
— Просто спросил. — Pay оглядел комнату. — А лабораторных животных вы здесь держите?
— Ни в коем случае.
— Я так и думал.
— При чем тут животные? — удивился Персивел.
Но Pay продолжал спрашивать.
— Доктор Кениг, что такое память с научной точки зрения?
— Память? Если коротко — электрические импульсы, возбуждающие биохимические процессы в нейронно-синаптических сетях.
— Электрическая схема, — подвел итог Pay. — Значит, все наше прошлое сводится к этому?
— Не совсем, все гораздо сложнее.
— Но в целом — так?
— Да.
— Спасибо, — поблагодарил Pay.
Все ждали продолжения, но через несколько секунд стало ясно, что он погружен в раздумья.
— И еще одна странность, — заметила Мэри-Кей, — сканирование мозга показало, что электрический потенциал — почти двести процентов от нормы.
— Неудивительно, что ее закоротило. — сказала Вера.
— И еще кое-что, — вспомнила Мэри-Кей. — Сначала это походило на всплеск активности мозга. Потом нам удалось уточнить картину. А она такова, словно мы имеем дело с двумя разными моделями сознания.
— Что? Это невозможно, — возразила Вера.
— Я вообще не понимаю, о чем речь, — признался Персивел.
Доктор Кениг заговорила тише:
— Ямми там не одна.
— Повторите, пожалуйста, — потребовал Персивел.
— Имейте в виду, — предупредила Мэри-Кей, — информация не для огласки.
— Обещаем, — сказал Томас.
Мэри погладила руку Ямомото.
— Мы сами не можем поверить. Несколько часов назад кое-что случилось. Приступы прекратились. Полностью. И Ямми начала говорить. Она была без сознания, но говорила.
— Отлично, — сказал Персивел.
— Но не по-английски. Мы такого вообще никогда не слышали.
— Какого — такого?
— В зале оказался практикант. Он раньше работал в воинской части, в субтерре. В Мехико. Военные устанавливали в пещерах микрофоны. Ему приходилось слышать записи, и он сказал, что звуки те же.
— Еще чего не хватало! — возмутился Персивел.
Вся эта неразбериха вывела его из равновесия.
— Именно.
— Глупости! — Персивел начал краснеть.
— Мы раздобыли в Министерстве обороны пленку с голосами хейдлов — это секретная информация. Сравнили с тем, что говорила Ямми. Не совсем одинаково, но очень похоже. Чтобы овладеть такими согласными, такими вибрирующими и щелкающими звуками, нужно упражнять голосовые связки. Ямми говорила на их языке.
— Где же она могла научиться?
— В том-то и дело, — сказала Мэри-Кей. — Во всем мире всего несколько пленных хейдлов, которые могут говорить. И Ямми говорила. Все записано.
— Могла слышать кого-то из пленных, — предположил Персивел.
— Она не просто подражала. Видите — вон, на стене?
— Грязь? — спросила Вера.
— Кал. Она начертила своим калом вот эти знаки. Все согласились, что знаки — хейдлские.
— Мы не можем их расшифровать, — сказала Мэри-Кей. — Мне рассказывали, что кто-то в Тихоокеанской подземной экспедиции начал расшифровывать хейдлский язык. Археолог, ван Скотт или как-то похоже. Экспедиция секретная, но откуда-то просочилась информация. Только теперь экспедиция пропала.
— Ван Скотт? — переспросила Вера. — А может, женщина? Али фон Шаде?
— Точно. Значит, вам известно о ее работе?
— Только в общих чертах.
— Она наш друг, — пояснил Томас, — и мы озабочены ее судьбой.
— Мне так и непонятно, — сказал Персивел, — как она может подражать языку, который только-только открыли, и имитировать речь, к которой люди не приспособлены?
— Она не подражает и не имитирует.
— Выходит, через эту несчастную с нами общаются жители преисподней?
— Нет, конечно, мистер Персивел.
