— Наживка? — спросила она. — Дети для тебя только наживка?
— И еще матки. Разумеется, созревшие или почти созревшие. — Он был откровенен. — Или пища. Посмотрю, что из них выйдет. Через тысячу лет. Их далекие потомки могут кое-чего достичь. Или нет. Я уже ошибался. Видел проблески величия в ваших родственниках хейдлах. Совершенствовал их на протяжении тысячелетий, уверенный, что они именно то, что мне нужно. А затем их огонь погас — не спрашивай почему. Плохая наследственность. Дефект нейронных связей. Не важно почему, но они не подошли.
— А мы подходим?
Али чувствует на себе его пристальный взгляд.
— Время покажет.
— А что случится, если мы не оправдаем надежд?
Он пожал плечами.
— Тогда я переключусь на следующую юную красотку.
Его голос подобен океану, спокойный и в то же время наполненный древними жестокими штормами. Ему известно то, что всегда интересовало Али. А она знает то, что нужно ему. В этом все дело.
— Куда ты отправишься, когда будешь свободен? — спросила она.
— Все равно. Мне нужен лишь клочок земли, чтобы лежать под лучами солнца. Никакой роскоши. Подумай. У меня ничего не было, даже рубашки. Как у Адама и Евы, как у брошенного в лесу младенца.
— Ты все время говоришь о бедности и своих скромных потребностях. А я вижу у тебя за спиной дворец, построенный для тебя рабами. Как примирить одно с другим?
Он обещал устроить ей экскурсию, когда Али снова сможет ходить. И откровенно рассказал, что сделал с ней. Это выходило за грань просто насилия. Он утратил контроль над собой. Его рассказ, такой яркий и отвратительный, вызывал благоговейный страх, делал его безумие варварским и одновременно священным. Еще одна проверка, решила Али. Проверка и урок. Он предлагал ей учиться на своих страданиях. И ждать еще больших страданий.
— Империи приходят и уходят. Знаешь, сколько их я создал и опекал лишь затем, чтобы стать свидетелем их падения? Раньше Египта и Вавилона, задолго до них, были мои сироты хейдлы, гонимые, испуганные и невежественные. Они спустились под землю, и я дал им величие, а они погрузились во тьму. Потом сюда пришла Америка.
— Нет, — поправила его Али. — Весь мир. Америка лишь внесла в нашествие свою лепту.
Не «вторжения» — это было бы слишком резко. Али старалась выбирать выражения, защищая свою страну.
— Да, на нас обрушился весь мир. Но именно Америка принесла сюда яд, уничтоживший моих бедных, диких хейдлов.
— Значит, это месть? Ты забрал детей, чтобы поквитаться?
— Думаешь, я не имею права? Ваша эпидемия уничтожила всех — стерла с лица земли все поколения и племена, даже память о них.
— Не совсем. Оставшихся хватило для набега.
Где он прячет детей? Совершенно очевидно, что все его рассказы как-то связаны с ними. Он одинок, и ему — по крайней мере, пока — доставляет удовольствие ее общество.
— Мне нравится Америка, — сказал он, возвращая их разговор к началу. — Я люблю вашу воинственность, ваш энтузиазм, уверенность в себе, дух первооткрывателей. Возможно, в них мое спасение. Нужно лишь добавить немного разумного управления, хотя некоторые из ваших правителей довольно умны. Но ваши претензии на империю терпят крах. Я нужен вам не меньше, чем вы мне. Считай это Новым Заветом. Вторым пришествием «Пакс Американа». А для меня это надежда на солнечный свет. Мы справимся, Александра.
— Чего ты от нас ждешь? — Али уже спрашивала вчера, и вопрос расстроил его. Она не отступала. — Пробурить дыру и впустить к тебе солнце? Осушить океан? Вырезать тебя из недр планеты? Кесарево сечение, достижение инженерии или чудо? Что сделает тебя свободным?
— Не знаю.
— Что-то вроде невидимой ножовки для невидимых цепей, — усмехнулась она. — Насколько я понимаю, тут тебя ничего не держит.
Он зачерпнул ладонью песок.
Ее насмешка — и собственное неведение — бесила его. Именно поэтому Али продолжала настаивать. Несмотря на свои знания и память, именно этого он не знал. Его плен связан с неведением. Неведение и есть плен.
— Ты хочешь найти способ выбраться отсюда, — сказала Али. — Сколько раз ты терпел неудачу?
— Нужно пытаться.
— Отпусти детей.
Он улыбнулся ее наивности.
Али приподнялась на локте и пальцем начертила на песке символ. Он увидел алеф. Улыбка сползла с лица.
— Сезам, откройся, — произнесла Али.
— Если знаешь ответ, говори.
Его голос звучал сурово.
— Отпусти их. Это начало ответа.
— А остальное?
Она указала на символ на песке.
— Освободи меня.
— Не могу. Я не знаю ответа, — сказала Али. — Пока.
Он не стал раздумывать, торговаться или угрожать. Не колебался.
— Договорились.
— Ты их отпустишь?
Али вглядывалась в его лицо, боясь обмана, но лицо оставалось невозмутимым. Ему можно было приписать любую эмоцию, любое намерение.
Песок высыпался из ладони сквозь растопыренные пальцы, и только позже Али задумалась, набирал ли он песок, чтобы отпустить его в ответ на ее вопрос, который Али обязательно задаст ему в разговоре, им же спланированном. Он знал, чего хочет. Но так ли хорошо ему известны ее желания? Али чувствовала себя в паутине рядом с пауком.
— Как зовут твою дочь? — спросил он.
— Что?
— Мне нужно имя твоей дочери.
Он уже спрашивал — в облике Айка.
— Зачем?
— От этого зависят жизни детей.
Неужели он верит в магию слов? Сколько предрассудков у этого существа? Али не видела вреда в том, чтобы назвать имя.
— Мэгги.
Он отряхнул руки и встал.
— Куда ты?
— Освободить их.
— Возьми меня с собой, — попросила Али. — Я хочу видеть, как ты их освобождаешь.
— Ты можешь идти?
— Отнеси меня.
— Хорошо. Можешь смотреть, только издалека. Попробуешь подойти хотя бы на шаг или скажешь хоть слово, и дети могут погибнуть. Понимаешь?
— Да.
Он взял ее на руки. Температура его кожи была точно такой же, как у воздуха и песка. Если в нем вообще текла кровь, она была холодной, как у рептилий.
Они покинули сад с ухоженным песком. Он преодолел не одну милю, поднимаясь и спускаясь по крутым тропкам, пробираясь по пронизывающим камень артериям. На самом краю скалы ловко прыгал с уступа на уступ. Под ними лежала разоренная земля, вся в трещинах и натеках кальцита. Дома из массивных каменных блоков стояли пустыми, потрескавшимися от землетрясений. Строители и хозяева этого обширного города давно умерли.
