* * *
Он стоял передо мной, уставясь в пол, переминался с ноги на
ногу и громко сопел, пытаясь таким образом выразить свое негодование по поводу
затянувшегося допроса.
— Ну и?.. — вздохнув, спросила я. Он поскреб
затылок, поддал кроссовкой угол коврика, склонил голову ниже и засопел еще
выразительнее. — Так, — удовлетворенно кивнула я, медленно наливаясь
краской. Само собой, удовлетворение относилось не к тому факту, что Сенька
молчит как рыба, намекая на свое присутствие лишь выдающимся сопением, а к
тому, что я в очередной раз оказалась права: педагог из меня никудышный и со
стороны сестры было чистым безумием попросить меня присмотреть за ее
единственным и чересчур любимым чадом. Десять дней назад именно эту мысль я
пыталась довести до ее сознания, когда она, позвонив часа в два ночи, с места в
карьер заявила:
— Дарья, мы уезжаем.
— Свинство какое, — чуть не плача ответила
я. — Я только что уснула, и вот пожалуйста.
— Не ворчи, — отмахнулась Машка, которая была на
тринадцать лет старше меня и по этой самой причине верила, что совершенно
необязательно считаться с моим мнением. — Ты слышала, что я сказала?
— Конечно. — Я потерла глаза и устроилась в
постели поудобнее, зная склонность сестры к долгим телефонным разговорам.
— Ну и что?
— Что? — удивилась я.
— Мы уезжаем, — начала свирепеть Машка. — А
ты даже не спросишь куда.
— Слушай, два часа ночи, чего ты от меня хочешь? Ну
куда?..
— Мы едем на раскопки. В пустыню…
— Тоже мне новость. — Теперь я начала злиться:
сестра у меня археолог, так же как и ее муж, и в этой самой пустыне они сидят
безвылазно по девять месяцев в году, окончательно свихнувшись на черепках,
костях, неолите и прочей совершенно недоступной моему пониманию ерунде.
Впрочем, крамольных мыслей в присутствии сестры я никогда не высказываю. —
Слушай, Машка, — жалобно начала я. — Вали в свою пустыню и позвони
мне оттуда днем, а? У меня нормальный биологический цикл, ночью я сплю, хоть ты
можешь мне и не поверить…
— Помолчи немного, — прервала сестра мои
излияния. — Мы уезжаем через два дня. А у Сеньки каникулы. Что ему делать
в пустыне?
По моему мнению, там и Машке делать было нечего, а уж
ребенку тем более.
— Отправь его к бабушке, — понемногу приходя в
себя, посоветовала я.
— Ты же знаешь, Марина Васильевна недавно перенесла
операцию, ей нужен покой…
Тут до меня наконец-то дошло: Машкина свекровь поправляется
после операции, другой близкой родни у нас не наблюдается, выходит…
— Э-э, — начала я не совсем уверенно. — Ты
хочешь, чтобы я взяла Сеньку к себе?
— Конечно. На два месяца. У тебя же отпуск. Вот и
отдохнете.
Вообще-то я планировала провести отпуск иначе.
— Слушай, а кто всегда считал, что мне нельзя доверять
ребенка, что я его испорчу, все такое…
— Я и сейчас так считаю, но у меня нет выбора. В общем,
я купила билет. Сенька приедет в среду, в 15.20. Обязательно встреть его, он
непременно наберет груду всякого дурацкого барахла.
— Хорошо, — покорно сказала я. — Только потом
никаких претензий. Я плохой педагог, и тебе это доподлинно известно, я не умею
воспитывать детей, особенно твоего Сеньку, а если и воспитываю, то не
правильно.
— Воспитывай как умеешь, домой вернется, и будем
перевоспитывать. Значит, в среду, в 15.20. Не забудь.
В среду я, изнывая от жары, томилась на вокзале, приехав
туда где-то в половине третьего, автобус запаздывал, и я битый час торчала на
солнцепеке. Видавший виды «Икарус» наконец возник из-за поворота, остановился,
странно дернулся, а я подумала: «3а сорокаминутное опоздание грех на него
обижаться. Скорее удивляет, как эта развалина вообще смогла преодолеть
четыреста километров». Дверь открылась, появились пассажиры, а я принялась
высматривать Сеньку. Голова его тут же возникла в третьем окне, он улыбался и
махал мне рукой. Я тоже замахала руками, неизвестно чему радуясь, а через пару
минут любимый племянник оказался в моих объятиях.
— Рада, что я приехал? — спросил он, излучая
довольство.
— Еще как, — ответила я.
— Меня на все каникулы отправили. До тридцатого
августа. Здорово, правда?
— Я счастлива.
— А у тебя когда отпуск?
— С пятнадцатого июля.
— Класс, на рыбалку поедем, на Волгу, как в позапрошлом
году? А еще можно в поход на великах…
— Можно, — согласилась я. То, что меня ожидает
чрезвычайно активный отдых, сомнений не вызывало. Болтая таким образом, мы
извлекали из багажного отделения сумки, я насчитала их восемь штук. — Что
это такое? — удивилась я, когда Сенькино добро было выгружено и заняло все
свободное пространство вокруг нас.
— Вещи, — пожал плечами племянник.
— Вижу, что вещи. В твоем возрасте я путешествовала
налегке. И как, скажи на милость, мы допрем все это до машины?
На счастье, стоянка была недалеко, навьюченные, как
верблюды, короткими перебежками мы добрались до нее и погрузили вещи в
багажник.
— Дарья, — ликовал Сенька, — я так рад, что
приехал к тебе…
Ну а теперь он вовсе не улыбался, а усердно сопел, не
оставляя ковер в покое, ковырял его кроссовкой и томился под моим горящим
взглядом.
— Объяснять ты ничего не хочешь, — кивнула
я. — Я, со своей стороны, не желаю видеть племянника инвалидом, а дело,
судя по всему, идет к этому. Остается одно: дать телеграмму твоим родителям…
— Не надо, — торопливо сказал он.
— Надо, надо, ты почти калека, а я даже не знаю, в чем
дело…
— Никакой я не калека, чего ты выдумываешь? —
Сенька коснулся пальцами синяка под левым глазом прямо-таки выдающихся размеров
и добавил:
— Обычное дело…
В принципе, я была с ним согласна: синяк для
четырнадцатилетнего мальчишки и в самом деле не бог весть что, да вот беда, его
правый глаз украшал точно такой же синяк, приобретенный вчера, и тоже по
обычному делу. Так как у Сеньки, как у всех нормальных людей, только два глаза,
мне оставалось только гадать, в каком виде он появится завтра.
