Я вылезла в окно, и Сенька тоже, хотя я и сказала: «Дома
сиди», и мы вчетвером отправились к салтыковскому склепу. Упырь поднял доску,
спрыгнул первым, а потом помог спуститься мне и Ваське (Сенька слез сам),
чиркнул зажигалкой и указал в угол. Я сделала пару шагов, приподняла черную
клеенку и вытаращила глаза: пакеты с белым порошком.
— Героин, — дружно выдохнули мы.
Лично я героина сроду не видела, но в правильности своей
догадки ни секунды не сомневалась. В этот момент скрипнула железная дверь за
нашей спиной, и знакомый голос сказал:
— Ну вот, все и собрались.
Я обернулась и безо всякого удивления обнаружила Синего.
Конечно, героин его работа. В руке у парня блеснул пистолет, а мы даже Кузю не
догадались взять.
— Не будешь же ты в детей стрелять? — сказала
я. — К тому же по всему кладбищу милицейские засады, выстрелишь, минуты не
пройдет, как тебя поймают.
— Спасибо, что предупредила, — поблагодарил Синий
и, достав из кармана глушитель, стал его привинчивать. Затем пакостно хмыкнул и
поднял оружие. Грохнул выстрел, мы испуганно подпрыгнули, а Синий, выкатив
глаза, кувыркнулся со ступенек, пистолет отлетел в сторону, я схватила его и
только после этого сообразила, что произошло: в дверях стоял мужчина с
пистолетом в руках и, безбожно коверкая слова, крикнул:
— Все в порядке, вы в безопасности. — Сделал шаг
нам навстречу, а я с удивлением узнала в нем липового нищего. Вздохнув, я пробормотала:
— А это что за черт? И услышала в ответ:
— Интерпол.
Вот так закончилась история с фотографией. И хоть на этот
раз никакого сосуда от милиции я не получила, но словесную благодарность мне
все-таки выразили, правда, звучала она несколько двусмысленно и в основном
свелась к известному афоризму о сапожниках и пирожниках. Ну и ладно, я не в
обиде.
Лето промелькнуло быстро. С отпуском всегда так: ждешь его
ждешь, а как дождался, не успеешь глазом моргнуть, он уже и закончился.
Тридцатого августа Сенька уезжал домой. Перед отправкой на вокзал мы выпили чаю
(присутствовали я, Сенька, Чугунок и, само собой, Кузя). Вещей племянничек
собрал предостаточно, и я решила вызвать такси, чтобы не мучиться. Только я
сняла трубку, как Чугунок, выглянув в окно, сообщил:
— Глянь-ка, Дарья, участковый приперся.
Я выглянула и в самом деле на скамейке возле подъезда
обнаружила Андрюху Коломейцева. Две недели назад его выписали из больницы, и с
понедельника он приступил к исполнению. Не успела я решить, стоит ли его звать пить
чай или перебьется, во дворе появилась развалюха, которую Родионов упорно
называл «Жигулями», и затормозила возле моего подъезда; Андрюха подобрался, а
Родионов, заметив его, из машины выходить не стал, только дверь распахнул.
Через минуту рядом возникла «Волга» Колесникова (он купил ее неделю назад, о
чем хвастал мне по телефону), а я положила трубку: глупо тратиться на такси.
Пока мы таращили глаза, в поле нашего зрения появился белый «Порше» и лихо
затормозил прямо напротив кухонного окна.
— А это кто? — заволновался Васька.
— Интерпол, — порадовал его Сенька. — Он у
нас вчера в гостях был… и позавчера.
— А чего это они? — Васька не договорил, тревожно
глядя на меня, а Сенька, почесав за ухом, начал приставать:
— Дарья, а ты замуж собираешься? Если что, бери
«Порше», я к тебе на каникулы приеду…
— Зачем ей замуж? — разволновался Чугунок. —
Она еще молодая. И ничего там нет хорошего… Вон, Люська Сечкина, из пятой
квартиры, уж как ей замуж хотелось, а теперь говорит, не иначе черт попутал.
Я еще раз обозрела родной двор и сказала:
— Берите вещи и за мной. — Но устремилась не к
входной двери, а в маленькую комнату, распахнула окно, выходящее на улицу, и
пробормотала, подсаживая Кузю:
— Ну их к лешему, в самом деле…
Мы торопливо двигались по направлению к остановке, когда
услышали автомобильный сигнал. В трех шагах от нас замер «Мицубиси-Паджеро»,
дверь распахнулась, и Паша Пельмень весело поинтересовался:
— Куда это ты намылилась, Дарья?
— Да вот племянника провожаю, — ответила я.
— Садись, подвезу
— Мы с собакой.
— Садись с собакой.
Васька забрался на переднее сиденье, а мы устроились сзади.
Всю дорогу до вокзала Пельмень пел соловьем, и вообще
чувствовалось, что жизнью он доволен. А я вдруг вспомнила слова Колесникова,
что после смерти Турка Пашу повысили в звании, был он большой человек, а стал
еще больше. Только я хотела чертыхнуться по привычке, как тут же подумала, что
коли у Паши большая радость, так с ремонтом столовки у меня проблем не будет, и
повеселела.
До отправления автобуса осталось две минуты, мы начали
прощаться
— Я к тебе на осенние каникулы приеду, — сказал
Сенька. — И на зимние.
— И на весенние, — подсказала я.
— Ага. А как лето начнется, в первый день же сразу
сюда.
— Здорово, — кивнул Васька, а я скривилась:
— Вот уж счастье привалило… — Затем извлекла
фотографию, которую обнаружили в вещах Синего, и протянула Сеньке. —
Держи.
Фотография, сложенная пополам, выглядела довольно плачевно.
Сенька взглянул на любимую девушку и покраснел.
— Я тебе соврал, — сказал он тихо. — Я ее
даже не знаю.
— Кого? — обалдела я.
— Девчонку эту. Фотографию я нашел, а с собой таскал
так просто… выпендриться хотелось.
— Садись в автобус! — рявкнула я.
Мы с Васькой махали руками на прощанье до тех пор, пока
автобус не скрылся за поворотом. Домой возвращались пешком, путь наш лежал
через парк, и я с удивлением заметила:
— Смотри-ка, фонтан включили. И в самом деле, фонтан
весело шумел, солнце светило, а чистенькие аллеи радовали глаз.
— Послезавтра в школу, — вздохнул Васька.
— Ага. А мне на работу.
Мы поравнялись с беседкой, в которой, как всегда, сидел
Упырь с компанией. Я подняла руку и крикнула:
— Привет!
Мы шли по аллее, а вдогонку нам неслось громкое, на весь
парк:
— Здорово, Дарья!…
