Я не спеша двигалась в сторону касс, время от времени
наклоняясь, чтобы проверить, двигаются ли в том же направлении ноги, обутые в
дырявые кроссовки с вызывающей надписью «Nike». Поначалу все шло нормально, они
двигались как положено и вдруг исчезли. Я озадаченно замерла в нелепой позе, но
поспешила выпрямиться, не хватало только, чтобы меня кто-нибудь застукал в
таком виде. В конце прохода появилась женщина с девочкой-подростком, а я
торопливо схватила какую-то банку и принялась вертеть ее в руках, изо всех сил
изображая к ней повышенный интерес. Женщина приближалась, как будто вовсе не
обращая на меня внимания, а я, вернув банку на полку, сделала пару шагов в
сторону касс и плечо к плечу столкнулась с Упырем. Справедливости ради следует
отметить, что он перепугался больше, чем я. Охнул и вроде бы даже побледнел,
чужой страх придал мне бодрости, я широко улыбнулась и сказала:
— Привет, Упырек.
— Уже виделись, — кисло ответил он, торопливо
завернул в соседний отдел, а я мысленно чертыхнулась: судя по всему, мой
гениальный план сыграл в ящик. Застукав меня по соседству, Упырь насторожится,
вернет копченость на место, а я останусь с носом. Любой другой человек на моем
месте, почертыхавшись вволю, отправился бы восвояси, ожидая, когда в его голове
созреет очередной гениальный план, но я, постояв столбом не больше трех минут,
удостоилась озарения и на цыпочках легкими перебежками устремилась в отдел, где
только что исчез Упырь. Там его не оказалось, и, вызывая недоумение у редких
покупателей, я тем же манером продвинулась к кассам и вот тут увидела Клюквина.
Он шел к турникету с намерением покинуть магазин. В три прыжка я оказалась
рядом и ухватила его за плечо; Кузя, через стекло приметив мой маневр, тут же
возник в досягаемой близости и, сев копилкой, продемонстрировал зубы своему
бывшему мучителю. Хотя я и считала Кузю добрейшим в мире созданием, но сейчас
была вынуждена признать, что выглядит он впечатляюще. Наверное, то же самое
подумал Упырь, потому что вместо того, чтобы сбросить с плеча мою руку, он
хмуро спросил:
— Ты чего, спятила?
— По-моему, ты кое-что прихватил, — как можно
ласковее сообщила я. — Кое-что, что тебе не принадлежит.
— Очень умная, да? — заявил он
презрительно. — Может, еще что скажешь?
— В милиции разберемся.
Стоило мне сказать о милиции, как она не замедлила явиться в
лице нашего нового участкового Андрюхи Коломейцева. Он вошел в магазин,
посмотрел по сторонам и, заметив нас, направился в сторону турникета.
— У тебя минута, не больше, — прошипела я на ухо
Упырю.
— Испугала… пустышку тянешь…
— Еще чего. Мы с тобой случайно столкнулись возле банок
с соком, а после этого у меня пропал кошелек. Тетка с клетчатой сумкой пойдет
свидетелем, налетел ты на меня очень подозрительно, а теперь отгадай, где мой
кошелек?
— Чего? — не понял Упырь, а я дурашливо пропела,
безбожно шепелявя:
— Коселек, коселек… Какой коселек? Ты телик смотришь?
Рука его потянулась к карману, но я ее перехватила, а Кузя
злобно зарычал.
— Это нечестно, — пробормотал Упырь, испуганно
прикидывая расстояние, отделяющее от него участкового.
— А втроем бить четырнадцатилетнего мальчишку
честно? — разозлилась я.
— Чего ты хочешь? — В этот момент участковый как
раз оказался рядышком, я отпустила руку Упыря и сказала ласково:
— Верни фотографию.
— Какую? — начал он, но, взглянув на Андрюху,
загрустил, валять дурака ему расхотелось, и он сообщил со вздохом:
— У меня ее нет…
— Да неужто? — не поверила я, улыбаясь еще
ласковее. — А куда она делась, ты, случаем, не помнишь?
Упырь посмотрел на нас по очереди, задержав взгляд на Кузе,
которому, судя по всему, просто не терпелось цапнуть своего врага, и вздохнул
вторично:
— Она у Зюзи.
— Здорово. А зачем она Зюзе? Он что, фотографии
коллекционирует?
Участковый, в продолжение нашего разговора не проронив ни
слова, стоял рядом и, как видно, пытался понять, что происходит. С Упыря он
глаз не спускал и выглядел достаточно решительно.
— Так что там Зюзя? — напомнила я.
— Он на ней номер записал.
— Какой номер? — Я здорово разозлилась и скрывать
этого не собиралась.
— Номер машины. — Упырь окончательно сник, смотрел
себе под ноги и говорил так тихо, что приходилось здорово напрягать слух, чтобы
понять, чего он там бормочет.
— Объясняй как следует, — вконец рассвирепела я,
Кузя тявкнул, а участковый простер к нам руку с непонятным намерением; Упырь
расценил этот жест по-своему и заговорил торопливее, а главное, громче:
— Мы в парке сидели, как всегда, а тут Зюзя подошел… Мы
сидим, и вдруг тачка от старой проходной подъехала, а Зюзя шею вытянул и стал
вроде как не в себе, а потом говорит: «Дай карандаш и бумагу». Карандаш у нас
был, мы на столе очки пишем, а бумаги нет. И я фотку отдал. Он на ней номер
записал и взял ее с собой.
— Чего ты вкручиваешь? — пристыдила я, а Упырь
обиделся:
— Ничего не вкручиваю, говорю как есть.
— А где Зюзя живет? — немного поразмышляв,
спросила я.
Упырь закатил глазки, вздохнул, покачал головой и опять
вздохнул; проделав все это и сообразив, что сия пантомима не произвела на меня
ровным счетом никакого впечатления, загрустил и сказал с неохотой:
— Откуда мне знать? Я чего с ним, детей крещу?
— Детей вам только псих доверит, — в свою очередь,
вздохнула я и, свистнув Кузе, пошла к выходу.
Андрюха, немного постояв столбом, очнулся и устремился за
мной, а Упырь крикнул:
— А кошелек?
— Ты что, спятил? — обиделась я. — Я ж не
Жеглов.
— Ну, Дарья… — Клюквин хотел что-то еще сказать, но
передумал и ломанулся к стеклянным дверям, сметая все на своем пути; по
счастью, ничего, кроме этих самых стеклянных дверей, ему не препятствовало
покинуть магазин, и вскоре он уже исчез за углом, а участковый, оказавшись на улице,
неожиданно обрел дар речи.
— Кто такой Зюзя? — спросил он.
— Откуда я знаю.
