— Я верю в выживание. — Он проговорил это громко, желая поддержать Огастина и прервать поток ее бессмысленных высказываний. — Именно этим мы все и занимаемся: боремся за выживание.
Она улыбнулась такому невежеству.
— Пора спать, — сказал он.
— Наклонитесь поближе, Хью.
Снова налетел порыв ветра, на этот раз намного сильнее и холоднее первого. Хью подумал, что она погладит пальцами его волосы, но она этого не сделала. Тряпичные разноцветные флаги оживленно трепетали на ветру, посылая в небеса множество молитв.
— Не бросайте меня. — Ее глаза продолжали стекленеть.
— Я никуда не уйду.
— Пообещайте.
— Обещаю.
— Я не могу быть одна, — прошептала Кьюба.
— Я здесь, с вами.
— Вы не знаете, что это такое.
Таким образом никуда не попадешь, понял Хью. Она засыпала, но недостаточно быстро. И вся эта милая болтовня была лишь уловкой для того, чтобы разогнать сонливость. Ему требовался большой шаг вперед. Закрыть хоть один этап. Сдвинуться с мертвой точки.
— Я принес для нее спальный мешок. — Он постелил мешок на платформе и расстегнул молнию.
— Она не спит, — послышался чуть слышный ответ.
— Кьюба, ей необходимо отдохнуть. Давайте займемся этим вместе. Помогите мне.
Она позволила ему перекатить тело с ее коленей на открытый мешок. Платформа заскрипела от перемены положения центра тяжести. Застонали растяжки и алюминиевые трубки каркаса. Над головой бились флаги. Внизу, на нижнем этаже аварийной конструкции, ветер уже завывал, врываясь в прореху платформы.
Во время восхождения человек живет под звуки непрерывной симфонии, состоящей из стона лямок, звона натянутых канатов, щелчков концов веревок, наводящих на мысль о пастбище и пастухе с кнутом, звонкой дроби сыплющихся из-под ног камешков, журчания водопадов, грохота лавин и рева геологических подвижек. Но здесь, под крышей этого бездонного алькова, даже чуть слышный скрип воспринимался как яростный рокот машины, готовой разлететься на части от перегрузки.
Сдвинув тело с коленей Кьюбы, Хью с изумлением увидел на ногах живой женщины яркое, еще влажное пятно свежей крови. Первой мыслью было, что это, вероятно, кровоточило мертвое тело. Но он не видел на теле Анди никаких травм, кроме сломанной шеи.
Значит, оставалась Кьюба. Кровь могла принадлежать только ей. Рассадила ногу об острый камень? Но она, похоже, не замечала раны, если она была, а он не стал спрашивать. Все нужно делать по очереди. Платформа была слишком перегружена. Для начала нужно отделить живых от мертвых.
Хью застегнул молнию на спальнике. Это был его спальник, «мармот», удлиненный. Он купил его совершенно новым в магазине «Шерпа» в Катманду, как только увидел, не торгуясь. Спальник был большим и плотным, его длина позволяла прятать голову в холодные ночи. Теперь им больше не придется воспользоваться. Кьюба хотела жертвы. Вот он и пожертвовал своим теплым сокровищем.
Маленькое тело Анди, даже с неестественно вытянутой шеей, легко поместилось в спальный мешок. Хью обвязал мешок веревкой, получился небольшой, даже изящный тючок. Заодно он избавился от ужасного зрелища и почти заглушил запах.
— Теперь будет лучше, — пообещал он.
Транквилизатор наконец-то подействовал. После недели, проведенной в обществе демонов, на Кьюбу наконец-то снизошла желанная благодать. Она разом обвисла в паутине из веревок и петель. Ее лицо смягчилось. Из-за маски гарпии показалась девочка, видящая сон — слишком хороший для того, чтобы можно было надеяться на то, что он сбудется.
25
— Готово, — объявил Хью.
— Вы успокоили ее? — спросил Огастин.
Его пальцы появились из-за границы.
Это была территория Хью. И край платформы стал для него границей. Ему требовалось хоть какое-то подобие уединения. Пусть даже иллюзорное, как сейчас, или еще фиктивнее, но какой-то клочок становился его владением. На этом плоском прямоугольнике он старался создать оплот здравомыслия и порядка. За периметром царил хаос, разрушение и небытие.
Над дальним краем всплыли глаза Огастина. Теперь ему уже не угрожала опасность. И ужас был скрыт от его взгляда. Он поднялся повыше.
— Когда будут носилки? — спросил Хью.
— Они сообщат нам об этом.
Он слышал, как Огастин спорил с кем-то по радио. А причины беспокойства понять было совсем не трудно. По небу понеслись облака.
Порывы ветра скручивали дым в вихри, которые сразу же уносились с запада на восток. Высоко над морем смога облака уже соединились в один сплошной покров, закрывший солнце. Этим и объяснялось преждевременное наступление темноты. Надвигалась буря. «Что же дальше? — подумал Хью. — Сначала лягушки, а потом голод?»
— Значит, вы находитесь на приеме? — спросил Хью, заранее зная, что это не так.
— Я экономлю заряд.
— В таком случае как они смогут нас вызвать?
— Мы сами их вызовем.
— Вы сказали, что с нами уцелевшая альпинистка?
Огастин промолчал.
— Они не станут спускаться к нам, я правильно понял? — усилил натиск Хью.
Огастин дотронулся до кокона, в котором лежала Анди.
— Черт побери, вы слышите меня или нет? — повысил голос Хью. — Мы должны как-то выбраться отсюда.
Огастин передернул плечами.
— Они велели ждать.
— Мы не можем ждать. У нее кровотечение, — сказал Хью.
Огастин бесцеремонно раздвинул ноги Кьюбы и принюхался.
— Менструальная кровь. У нее месячные, только и всего. — Он вытер пальцы о ее когда-то белое трико.
Хью почувствовал себя идиотом. В этот момент он сам уловил среди всех этих обычных запахов — извечного запаха гранита, запаха давно не мытых тел, запаха дыма сгоревшей древесины — еще один. Запах женственности Кьюбы показался ему сильным, прямо-таки завлекающим.
— Вот, смотрите, о чем я вам говорил. — Огастин указал на запястья женщины.
Хью давно уже заметил татуировки, но не стал спрашивать Кьюбу о них. Какой-то орнамент тянулся по тыльной стороне каждой руки к среднему пальцу и напоминал те узоры из хны, делать которые учили Энни ее арабские приятельницы.
— Рабские браслеты кельтов, — сказал Огастин. — Строила из себя жрицу леса.
Глаза Огастина вновь устремились к Анди. Она гипнотизировала его. Хью так и подмывало сбросить тело за борт. Может быть, это привело бы парня в себя. Но не исключено, что он и сам кинулся бы следом за трупом — с рацией и всем прочим.
— Погода меняется, — сказал Хью. — Что-то происходит.
— Подошел атмосферный фронт, — сказал Огастин.
