Он не знал, в какое время ночи он въехал наконец на тун усадьбы, где жила Ингунн. Здесь собаки не спали. На него ринулась целая свора кровожадных псов. Крича во все горло, он отбивался от них жердью, которую подобрал по дороге.
Наконец кто-то появился в дверях.
– Здесь ли Ингунн, дочь Стейнфинна? Мне надобно поговорить с ней сию минуту, нынче же ночью; я – Улав, сын Аудуна, ее муж!..
Короткий зимний день уже угасал, и серые сумерки сгущались над запорошенной снегом землей, когда две пары саней, запряженных измученными лошадьми, въехали в маленькую усадьбу близ Оттастадской церкви. Трое путников, закутанных в шубы, постояли немного, беседуя с хозяином.
– Да, она сидит в горнице, – ответил он. – Муж ее, ясное дело, еще спит – он явился сюда нынче ночью, почитай на заре, а после они лежали и шептались… Одному господу богу и святому Улаву ведомо, что с ними стряслось, такой шум подняли – я так и уснул под этот шум, я… – Почесав в затылке, он лукаво-испытующе поглядел на гостей: Асбьерна-священника он знал хорошо, а двое других были Арнвид, сын Финна из Миклебе, родич этой женщины, что наведывался сюда несколько раз и беседовал с нею, да его старый прислужник.
Все трое вошли в горницу. Ингунн сидела на ступеньке лестницы перед верхней кроватью; на коленях она держала шитье, но в горнице было слишком темно, и шить здесь, в углу, наверху, она все равно не могла. Узнав вошедших мужчин, она тотчас же поднялась и пошла им навстречу; ее высокий и гибкий стан охватывало черное платье, из-под головной повязки на бледном лице сверкали потемневшие глаза.
– Тс-с-с! Тише! – попросила она. – Улав спит.
– Пора его будить, девица! – сказал Асбьерн Толстомясый. – Шибко умным этого малого я никогда не почитал, но чтобы до такого додуматься, надо вовсе спятить. Неужто он не понимает, здесь его станут искать прежде всего, а он лежит себе да спит!
Священник отрывисто засмеялся от возмущения.
Ингунн заслонила собою кровать.
– Что вам надобно от Улава?
– Мы не желаем ему зла, – ответил Арнвид, – но он сейчас такое натворил!.. Ты поедешь со мной, Ингунн, и будешь жить у меня в Миклебе, потому что, как ты понимаешь, владыка Турфинн ныне едва ли сможет отказаться выдать тебя твоим родичам.
– А Улав? – снова спросила она.
Священник аж застонал:
– Вот напасть-то, будто кто наколдовал, и надо ж ему было, как назло, бежать именно сюда! Она ведь никак не сможет держать язык за зубами и не проболтаться о том, что видела.
– Да нет же! Когда она поймет – это надобно для блага Улава, она будет молчать. Ингунн, ты должна понять: Асбьерн-священник и я вместе с ним рискуем немалым, пособляя убийце, помогая ему скрыться.
– Я буду молчать! – искренне сказала Ингунн. Отступив, она подошла к кровати; немного постояла, глядя на спящего, как мать, которая не смеет разбудить своего ребенка.
Священник подумал: да, а ведь она все ж таки красива. Ему всегда казалось, что женщины, ради которых такие вот юнцы совершают грехопадения и всяческие глупости, редко бывают таковы, чтобы рассудительный и умный человек видел бы в них нечто особенное. А уж эта ему и вовсе не нравилась: Ингунн, дочь Стейнфинна, казалась ему ленивой и легкомысленной, слабой и изнеженной, годной лишь на то, чтобы доставлять мужчинам беспокойства и тяготы. Теперь он подумал: она, быть может, лучше, чем казалась ему, и способна еще стать доброй женой, когда повзрослеет и укрепит свой дух. Во всяком случае, сейчас она вела себя благоразумно и глядела на своего дружка так, словно любила его наипреданнейшей любовью. И собою раскрасавица… правду люди говорили…
Улав казался совсем юным и невинным, когда спал, закинув свои белые мускулистые руки за голову; его светлые волосы рассыпались по коричневой шерстяной наволочке. Он спал беззаботно, словно дитя. Но когда Ингунн, тронув за плечо, разбудила его, он сел и, поджав под себя ноги, остался в кровати, обхватив руками выставленные вперед колени и спокойно глядя на обоих мужчин.
– Вы за мной приехали?
– Арнвид приехал за твоей женой, чтобы увезти ее к себе домой, – сказал Асбьерн. – Я же… – Он поглядел на остальных. – Я полагаю, вы позволите мне сначала потолковать с Улавом наедине.
Арнвид, взяв Ингунн за руку, повел ее на скамью в самом дальнем углу горницы. Асбьерн сел на край кровати, рядом с Улавом. И тут юноша хмуро спросил:
– Что говорит обо всем этом владыка? Худо, что я так отплатил ему за его гостеприимство!
– Да, ты, верно, даже сам не понимаешь, сколь разумны твои речи. И потому тебе надо как можно скорее удирать подальше из нашей страны.
– Бежать? – медленно спросил Улав. – Без суда?.. Это владыка велит мне так?
– Нет, это велю я. Епископ и окружной наместник едва ли успели узнать про убийство… Да, Эйнар помер; мы ждем епископа с наместником только воутрие. А я дал понять стражникам из усадьбы Аудуна, что коли они не смогли запереть тебя покрепче, так пусть уж подождут, покуда Колбейн узнает о твоем бегстве от самого наместника. Эти люди сейчас ищут тебя, но по такому бездорожью они вряд ли успеют вскорости пройти такой дальний путь и добраться сюда, а теперь уже скоро ночь. Как бы там ни было, дерзнем во имя бога – останемся здесь, пока не взойдет после полуночи полная луна. Будет светлее, да и подморозит. Гутторм Старый пойдет с тобой и покажет дорогу. С вашей сноровкой вы доберетесь на лыжах до Сульберги
[69]
на третий день к вечеру. Там, у моей сестры, передохнешь малость, да смотри не оставайся долее, чем надобно. Все время скрывайся от людей, покуда Свен, сын Биргера, не раздобудет тебе убежища где-нибудь в тамошних селениях.
– Ну, а разумно ли мне бежать, коли я еще не приговорен к изгнанию? – спросил Улав.
– Если ты уж разок вспорхнул, тебе должно лететь дальше, – сказал священник. – А не то люди станут судачить, будто ты сбежал только ради того, чтобы добраться сюда и приласкать жену. И незачем тебе так свирепо глазеть на меня за эти слова… Ты молод, а ум у тебя короток, и ты ни о чем, кроме собственных дел, не помышляешь. Но такова уж молодость! Ты, верно, и не подумал о том, что у такого человека, как владыка, немало других дел, поважнее, чем то, будешь ли ты владеть Ингунн и ее имуществом да наслаждаться с нею в мире и покое. И приехал-то ты сюда со своей тяжбой не вовремя – трудно было найти менее подходящее время, дабы тревожить епископа своими делами…
– Это Арнвид придумал, а не я, – перебил Асбьерна Улав.
– О, Арнвид! Он столь же-безрассуден, сколь и ты, когда речь идет об этой чахлой былинке в обличье женщины. Но, как я уже сказал тебе, Улав, нам должно все устроить таким образом, чтобы не навлечь на епископа новых бед из-за твоего дела об убийстве. Пусть о том пекутся твои родичи, и пусть уж они раздобудут тебе убежище, дабы ты, заплатив пеню, купил себе покой во владениях короля Норвегии.
