Книга Йенни, страница 13. Автор книги Сигрид Унсет

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Йенни»

Cтраница 13

Пока Йенни прибирала и хозяйничала, Хельге сидел с Франциской у печки и тихо беседовал. Время от времени на Ческу вдруг нападало желание играть роль хозяйки, и тогда она уговаривала Йенни посидеть спокойно и предоставить ей все. В таких случаях Йенни приходила в ужас, потому что Ческа налетала на комнату, словно ураган, – она разбрасывала по сторонам предметы, которые ей мешали, и Йенни уже не находила их больше. Валявшиеся на полу эскизы она в порыве аккуратности наскоро прикрепляла к стенам и при этом вместо молотка употребляла каблук своей туфли.

Грам никак не мог разобраться в фрекен Ярманн. Она всегда была ласкова и внимательна с ним, но никогда уж больше не разговаривала так откровенно, как во время их прогулки на Понте-Молле. Иногда она становилась очень рассеянной, казалось, что она даже не понимает, что он ей говорит, хотя она и тут отвечала ему ласково. Однажды ему даже показалось, что он просто надоел ей. Когда он ее спрашивал, как она поживает, она всегда отвечала уклончиво.

Он не без удовольствия заметил, что скульптор Алин недолюбливает его. Значит, швед видел в нем соперника. К тому же в последнее время ему казалось, что Франциска держит себя с Алином холоднее. Однако все попытки Хельге сблизиться с Франциской оставались бесплодными. Когда он заводил с ней серьезные разговоры, она сводила их к пустой болтовне и к шутке. Впрочем, он был благодарен ей и за это, она хорошо умела заполнять пустоту и избегать тяжелого молчания.

Но зато когда он оставался вдвоем с Йенни Винге, между ними всегда завязывалась беседа на серьезные темы. Иногда ему даже казались скучными эти рассуждения на абстрактные темы. Однако очень часто разговор принимал личный характер, и он очень любил такие беседы. Мало-помалу он сам рассказал ей многое из своей жизни, о своей работе, о том, как трудно ему было добиться своей цели, и ему казалось, что между его судьбой и судьбой Йенни много общего. На то обстоятельство, что Йенни Винге никогда не заговаривала о самой себе, он не обратил особого внимания, но зато он хорошо заметил, что она избегает разговора с ним о Франциске Ярманн.

Не задумывался он также и над тем, что с Франциской он никогда не вел таких задушевных бесед, какие он вел с Йенни.

В рождественский сочельник все собрались в клубе, а потом отправились к полуночной мессе в церковь св. Луиги.

В сущности, Хельге находил, что в церкви царит особое настроение. Несмотря на множество зажженных люстр, все было погружено в полумрак, так как люстры находились под самыми сводами. Только вокруг алтаря было светло, там горели сотни восковых свечей, дававших мягкий желтый свет. Раздавалось гармоничное пение, и густые звуки органа заполняли пустое пространство под сводами. К тому же Хельге сидел рядом с очаровательной молодой итальянкой, которая вынула из бархатного футляра четки из лазурита и усердно молилась.

Но настроение испортила фрекен Ярманн, которая скоро начала ворчать. Она сидела впереди с фрекен Винге.

– Мне надоело, Йенни… уйдем. Неужели ты находишь, что здесь рождественское настроение? Ведь это самый обыкновенный концерт… да еще скверный. Вот, послушай этого певца… он поет без всякого выражения, к тому же и голос-то у него надорванный. Фу…

– Тише, Ческа… не забывай, что мы в церкви.

– Вздор! Причем тут церковь? Это просто концерт. Ведь мы должны были купить билеты, нам дали программу… И какой скверный концерт… Я испортила себе все настроение…

– Хорошо, хорошо, мы уйдем, когда кончится это исполнение. Но помолчи хоть, пока мы здесь…

Немного спустя вся их компания тихо пробиралась к выходу. В это время раздались звуки «Аве Мария».

– И это называется «Аве Мария»! – произнесла недовольным тоном Франциска. – Вы слышите, как она поет? Можно подумать, что это фонограф. Терпеть не могу, когда с музыкой обращаются так бесцеремонно…

– «Аве Мария»… – сказал один молодой датчанин, который шел рядом с Франциской. – Я помню одну молодую норвежку, она дивно пела это. Я говорю о фрекен Эк…

– Верит Эк? Вы ее знали, Иеррильд? – спросила Франциска.

– Два года тому назад она была в Копенгагене. Она там пела. Я был с ней хорошо знаком. А вы тоже знаете ее, фрекен Ярманн?

– Моя сестра знакома с ней, – ответила Франциска. – Ведь вы, кажется, встречались с моей сестрой Боргхильд в Берлине? А вам нравится фрекен Эк? Впрочем, она теперь фру Херманн.

– Да, она была очаровательной молодой девушкой. А кроме того, она необыкновенно талантлива…

Франциска замедлила шаги, и они отстали от остальных.

Заранее было условлено, что Хегген, Алин и Грам будут ужинать у девушек, так как Франциска получила из дому посылку со всевозможной рождественской провизией. Стол был уставлен норвежскими блюдами и украшен иммортелями, собранными за городом, посреди стола горели два семисвечных канделябра.

Франциска пришла позже всех, она привела с собой датчанина.

– Йенни, не правда ли, как это мило со стороны Иеррильда, что он согласился присоединиться к нам? – сказала она.

Франциска усадила за стол Иеррильда рядом с собой, и, когда завязалась общая оживленная беседа, она вдруг повернулась к нему и спросила:

– Вы знаете пианиста Херманна, за которого вышла замуж фрекен Эк?

– Да, очень хорошо. В Копенгагене я жил с ним в одном пансионе. Кроме того, я виделся с ним недавно в Берлине.

– Он вам нравится?

– Что же, это очень красивый мужчина. Необыкновенно талантливый… Кстати, он подарил мне кое-что из своих последних музыкальных произведений. Я нахожу их чрезвычайно своеобразными. Они мне очень нравятся.

– У вас они с собой? Не могу ли я их посмотреть? Я пошла бы в клуб и там поиграла бы их. Когда-то он был моим хорошим другом.

– Только теперь я вспомнил! Ведь я видел у него вашу фотографию! Он только не хотел сказать, чей это портрет.

Хегген насторожился.

– Да, – подтвердила Франциска неуверенным голосом, – я, кажется, действительно подарила ему свой портрет.

– Вообще же, – продолжал Иеррильд, допивая свой стакан, – я должен сказать, что он, пожалуй, несколько грубоват… а иногда способен даже быть в достаточной степени бесцеремонным. Но, может быть, это-то… эти-то качества и делают его таким неотразимым… для женщин. Для меня лично он был иногда слишком, – как бы это выразиться, – слишком пролетарием.

– Вот, именно, это-то… – Франциска старалась найти подходящие слова… – вот это-то и восхищало меня в нем. Ведь он выбился из самых низов. А теперь он представляет собою нечто незаурядное. Такая борьба может сделать человека грубым. А вы не находите, что это искупает многое… пожалуй, даже все?

– Вздор, Ческа, – заметил Хегген. – Ханса Херманна открыли, когда ему было всего тринадцать лет, и с тех пор ему всегда помогали.

– Ну, да, ну, да, но одна только необходимость принимать чужую помощь сильно влияет на человека. Он должен за все благодарить, должен вечно бояться лишиться этой помощи… наконец, бояться, что ему напомнят, что он – как это говорит Иеррильд – пролетарское дитя…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация