Брак наш был веселым и суматошным, бесконечные вечеринки и
знойные объятия. В отличие от первого мужа Лешка оказался верным супругом,
однако слушать его более пятнадцати минут кряду было невозможно. Ко всему
прочему он имел пагубную привычку раскатывать во хмелю по городу на своем
видавшем виды джипе, и непременно чтоб я была рядом. Гонял он как угорелый,
радостно ржал, выписывая кренделя на дороге. Убедив себя, что добром это не
кончится, я покинула рыдающего Лешку и вновь оказалась в родительском доме.
Лешка в моем семействе воспринимался божьим наказанием, развод папу с мамой
порадовал.
Вскоре в нашем доме частым гостем стал Перфильев Олег
Викторович, в ту пору заместитель начальника следственного комитета, сын
матушкиной подруги по университету. Поначалу родители прочили его Агатке,
которая вызывала у них смутное беспокойство своей крайней деловитостью и
отсутствием мужиков вообще. Однако Олег Викторович оказался с изъяном, потому
что неожиданно обратил свой взор на меня. Родители благоговейно задержали
дыхание. Агата, которая лихо брала первые высоты карьеры, могла подо– ждать, а
меня надо было срочно пристраивать. Олег Викторович по всем правилам просил
моей руки и получил согласие и родительское благословение. Я мудро рассудила,
что, дважды выйдя замуж самостоятельно, в третий раз не грех послушать
родителей, может, толку от этого будет больше. Толку не было вовсе. То есть
жили мы вполне пристойно, купили квартиру, обставились, на день рождения муж
подарил мне машину, а на Восьмое марта – шубу. Но скука с Олегом Викторовичем
была смертная, и он продержался даже меньше бабника и летчика.
Возвращаться под родительский кров мне не хотелось, я
набралась наглости и разменяла общую с мужем квартиру на однокомнатную и
комнату в коммуналке. И дураку было ясно, что человек его положения в
коммуналке жить не может, оттого в коммуналку заселилась я. Впрочем, здесь мне
нравилось: второй этаж, комната большая, балкон и соседи – душевные люди.
Один из душевных людей вскоре появился. Петр Алексеевич был
весел, жаждал общения, а потому без конца ставил на плиту чайник и орал:
– Фенька, давай чай пить.
Очередной вопль прервал звонок в дверь. В надежде, что это
друзья-алкоголики с добычей, Петр Алексеевич кинулся открывать, но через пару
минут заглянул в мою комнату и заговорщицки сообщил:
– Фенька, к тебе мужик.
Распахнув дверь, я увидела Вадима.
– Привет, – говорю я, Мин херц пританцовывает
рядом.
– Гость к тебе, Фенечка, – радуется он. Вадим
молча выдает ему две банкноты, и Петр Алексеевич, радостно взвизгнув «я мигом»,
исчезает.
– Садись, – говорю я.
Вадим устраивается в старом кресле, с сомнением его оглядев
и не догадываясь, что это практически антиквариат. Уныло осматривает мою
комнату. А я-то ею гордилась, к тому же сегодня еще и полы помыла. Однако,
взглянув на нее глазами Вадима, я вынуждена признать некоторую ее убогость. В
общем, мой коммунальный рай произвел на гостя тягостное впечатление.
– Значит, здесь ты и живешь? – спрашивает он.
– Ага. Хорошо у меня, правда?
– Да, – как-то без энтузиазма говорит он. –
Уютно. А это твой сосед?
– Точно. Милый, да?
Вадим смотрит на меня не меньше минуты.
– Фенечка, тебе в самом деле это нравится?
– Ну, ты же не знаешь, где я раньше жила.
– Извини, – говорит он. – Как-то мы не так
встретились.
Взгляд его натыкается на три фотографии, вывешенные на
стене. Это мои мужья, этапы большого пути, так сказать. Я ожидаю вопроса, но
вовсе не того, что последовал.
– Как доехала? – говорит Вадим. – Чемодан не
потеряла?
– Нет, все нормально. Даже странно. Должно быть,
встреча с тобой так подействовала, внесла в мою жизнь необходимое равновесие.
– А я скучал, думал о тебе.
Я пытаюсь вспомнить, думала ли я о Вадиме, выходит, что нет.
Однако иногда и соврать не грех, потому я говорю:
– Я тоже скучала.
– Может, поцелуешь меня по случаю встречи? –
улыбается он.
– Это моя мечта, – смеюсь я. Лед сломан. С полчаса
мы мило болтали, пока Вадим не поинтересовался:
– Как у тебя с аппетитом?
– Как у шотландского горца.
– Тогда одевайся, поедем ужинать.
Я прикидываю, выставить мне Вадима из комнаты или нет, но
тут вернувшийся Петр Алексеевич затянул «А за окном пушистая белая акация…», и
я решаю, что им с Вадимом лучше не встречаться. В общем-то, особой
стеснительностью я не страдаю и, продолжая болтать, готовлюсь к торжественному
ужину.
Ужин проходит прекрасно, при свечах и с неизменным
«Мерседесом» у крыльца. Однако мы не засиживаемся, и вскоре машина тормозит у
моего подъезда. Мне ничего не остается, как пригласить Вадима на чашку кофе. Он
прихватывает с собой пакет с полным джентльменским набором и отпускает машину.
Я задаюсь вопросом: нравится мне это или нет? Так и не решив, сервирую стол.
Вместо люстры включаю настольную лампу с амурами, в общем, создаю интимную
обстановку.
Некоторое время мы в нерешительности сидим за столом и пьем
шампанское, оба ощущаем неловкость и волнение, даже мой язык становится вялым,
а мыслей просто нет совсем. В конце концов Вадим, собравшись с духом, выдает
фразу типа «я скучал» и берет меня за руку. Только я собираюсь припасть к его
груди, как в дверь настойчиво звонят.
– А нас нет, – почему-то шепотом говорю я. Мы настороженно
прислушиваемся, звонок дребезжит не переставая. Чутко спящий Петр Алексеевич
идет открывать, и через двадцать секунд я слышу раскаты Лешкиного голоса:
– Здорово, старец, Фенька дома?
– Дома, Леша. Вернулась.
– Пойдем к Феньке, Петр Лексеич.
– Леша, она ругаться будет. Гость у нее.
– А я что, муж? Я тоже гость.
Дверь в комнату распахивается, и появляется Лешка в голубой
летной рубашке и зеленых слаксах, Петр Алексеевич пугливо выглядывает из-за его
могучего плеча.
– Фенька! – радостно орет муж-летчик. –
Приехала, радость моя, а я скучал. А чего вы в темноте сидите?
Никто, кроме него, такой вопрос задать не способен. Он
включает верхний свет, бухает на стол шампанское и литровку водки и с братской
улыбкой и протянутой рукой кидается к Вадиму.
– Здорово. Алексей, Фенькин муж, само собой бывший.
Вадим вяло называет свое имя, шаря взглядом по фотографиям
на стене.
