Мне думалось, что Дженни тоже имеет к этому какое-то отношение, но так как с этим ничего сделать было нельзя, то я запретил себе думать о ней.
В общем, я понял, что пора уходить. Мама начала хныкать и тереть глаза платочком, как я и думал, зато мистер Триббл отлично меня понял:
— Почему бы нам не объявить, что ты уехал в долгосрочный отпуск? Разумеется, твое место будет зарезервировано за тобой на все это время.
Так я и поступил. Через пару дней утром, я взял немного денег, уложил вещи в рюкзак, и отправился на фабрику. Там я попрощался с мамой и мистером Трибблом, пожал руки всем остальным — Майку, Профессору Квакенбушу, Какашке и Растению, Снейку и тренеру Феллерсу, его амбалам, Баббиному папе и всем, всем, всем.
А потом я пошел к хижине и нашел там старину Сью.
— Что ты собираешься делать? — спросил я его.
Сью сжал мою руку, потом взял мой рюкзак и вынес его на улицу. Мы сели в лодку и доплыли до берега Залива, а там сели на автобус до Мобайла. Там дамочка в кассе спросила нас:
— Куда вы хотите взять билет?
Я пожал плечами, а она говорит:
— Почему бы вам тогда не съездить в Саванну? Я там была один раз, неплохой такой городишко.
И так мы и сделали.
26
Когда мы сошли с автобусе в Саванне, полил такой дождь, что стало темно. Мы зашли в вокзал, я купил себе чашку кофе, встал под карнизом, и стал размышлять, что делать дальше.
Собственно, никакого плана у меня не было, так что, допив кофе, я достал гармонику и принялся играть, а стаканчик поставил рядом. Прошло минут пятнадцать, проходит мимо какой-то парень, и бросает мне в стаканчик четвертак. Сыграл я еще пару песен, глядь, а стаканчик до краев полон мелочи.
Дождь кончился, и мы с Сью дошли до парка в центре города. Сел я на скамейку, заиграл, и тут же народ стал сыпать четвертаки и гривенники в стаканчик. Потом Сью сообразил, в чем дело, и подходил к проходящим мимо и протягивал им стаканчик. К концу дня, я заработал примерно пять долларов.
На ночь мы устроились в парке. Ночь была ясная, звездная, а утром, как только появился народ, я снова принялся играть. В тот день мы сделали восемь баксов, на третий — девять, а к концу недели наши финансовые дела обстояли вполне благополучно. На следующей неделе я зашел в музыкальный магазинчик, посмотреть, нет ли у них гармоники в тональности ля, так как ми уже начала надоедать. В углу я заметил подержанные клавиши, вроде тех, на которых меня учил играть старина Джордж в «Треснувших яйцах».
Я спросил, сколько они стоят, а парень говорит — двести долларов. Но для меня он сделает скидку. Так что я купил клавиши, и к тому же парень прикрепил к ним подставку, так что я мог играть одновременно на гармонике. После этого моя популярность в народе сильно возросла. К концу второй недели мы делали примерно десять баксов в день, и я сходил в магазин и купил подержанную ударную установку. Попрактиковавшись пару дней, я добавил их к остальным инструментам. Выбросил старый пластиковый стаканчик и купил для Сью новую оловянную миску, чтобы он обходил слушателей. Играл я все, начиная с «Ночи, когда они утопили добрый старый Диксиленд» и до «Двигай, моя телега!» Скоро я смог снять себе комнату, где мог оставлять старину Сью, и там подавали завтраки и ужины.
Как-то утром мы с Сью вышли в парк, и снова полил дождь. Такой уж это город, Саванна — тут льет почти ежедневно. Или мне так казалось. Идем мы по центральной улице, и вдруг я замечаю знакомую картину.
Перед каким-то заведением на тротуаре стоит парень в деловом костюме и держит над головой зонтик. А рядом лежит мешок из-под мусора, и под ним явно кто-то есть, кто-то прячется от дождя, и только руки высунуты, и чистят ботинки этому парню в деловом костюме.
Перешел я улицу, пригляделся — ба! а из-под мешка видны колесики инвалидной тележки. Я прямо был вне себя от радости. Подхожу, и уверенно поднимаю мешок — и точно, там Дэн, собственной персоной, зарабатывает на жизнь чисткой ботинок!
— Положи мешок на место, козел, — говорит Дэн. — Я промокну! — Тут он заметил Сью. — Так ты наконец женился?
— Это ОН, — говорю я ему. — Ты же помнишь — когда я летал в космос.
— Ты будешь чистить мне ботинки, или нет? — говорит тот парень в костюме.
— Отвали, — говорит ему Дэн. — Пока я не откусил тебе пятки. — И парень отвалил.
— Что ты тут делаешь, Дэн? — спрашиваю я.
— Как ты думаешь, что я делаю? — говорит он. — Я стал коммунистом.
— То есть таким же, с какими мы воевали в джунглях? — говорю я.
— Нет, — отвечает он. — То были косоглазые коммунисты. А я настоящий — Маркс, Ленин, Троцкий — и все такое прочее.
— Тогда зачем ты чистишь обувь? — говорю я.
— Для посрамления прислужников империализма, — говорит он. — Так как все те, у кого начищены ботинки, полное дерьмо, то вот я и увеличиваю количество этого дерьма.
— Вроде так, — говорю я, а Дэн отъезжает под навес, чтобы не мокнуть под дождем.
— Ладно, Форрест, вовсе я не коммунист, — говорит он. — Нужен я им, в моем-то положении.
— Разумеется, нужен, — говорю я. — Ты же сам говорил мне, что я могу стать тем, кем захочу, и делать то, что захочу — так же и ты можешь.
— Ты еще веришь в эту чушь? — спрашивает он.
— Например, я вот видел совершенно голую Рэйчел Уэльч, — говорю я.
— Правда? — спрашивает он. — Ну и как она?
* * *
После этого мы стали выступать командой. Только Дэн не захотел спать в гостинице, и ночевал на улице, под своим мешком. Он говорил, что это «помогает воспитывать силу воли». Он рассказал мне, чем занимался после того, как мы уехали из Индианаполиса. Прежде всего, он проиграл на бегах почти все деньги, что остались от гонорара за последнюю драку, а остальное пропил. Потом он нашел работу в ремонтной мастерской, потому что ему было легче подъезжать на своей тележке под машины. Только ему скоро надоело, что на него постоянно капает мазут и машинное масло.
— Может быть, я безногий, дрянной алкаш, — сказал он. — только все же я не куча дерьма.
Потом он вернулся в Вашингтон, а там как раз открывали монумент в нашу честь, тех, кто был на войне, и когда они его увидели, и узнали, кто он такой, они попросили его сказать речь. Но на приеме он перепил, и забыл слова. Тогда он взял Библию, лежавшую на столике в гостинице, где его поселили, и зачитал им целую главу «Творение», и даже частично «Числа», но тут они отключили его микрофон и выкатили его прочь. Потом он пробовал побираться, но скоро бросил, потому, что это «недостойно человека».
Я рассказал ему, как играл в шахматы с мистером Трибблом, и как начал выращивать креветок, и как преуспел, и как пытался стать сенатором, но его больше всего взволновала история с Рэйчел Уэльч.
