— Нет, Форрест, я даже слышать об этом месте не хочу. Они уже один раз меня подлечили, и посмотри, куда меня это завело.
— Но, Ден, — говорю я, — тебе совсем ни к чему страдать. Ты еще молодой человек.
— Молодой человек, черт побери! Я ходячий труп — ты что, идиот, этого не видишь?
Я пытался его уговорить, но без толку. Он наотрез отказывался возвращаться в госпиталь Уолтера Рида. Ту ночь мы провели в коробках, и в парке Лафайета было чертовски тихо и темно. Сперва мы хотели найти коробку для Ванды, но затем я решил, что ей лучше спать с Деном, потому как она могла его согреть.
— Слушай, Форрест, — какое-то время спустя говорит Ден. — Я знаю, ты думаешь, что я стырил все деньги из креветочного бизнеса. Верно?
— Не знаю, Ден. То есть, мне так другие люди говорили.
— Короче, я этого не делал. Когда я оттуда свалил, там уже нечего было тырить.
— А как насчет отъезда в большом лимузине с девушкой? — спрашиваю. Я просто должен был его об этом спросить.
— Это все ерунда. Просто у меня в банке оставались какие-то последние деньги. И я прикинул — да что за черт? Если я намерен совсем разориться, я вполне могу сделать это стильно.
— Но что же тогда случилось, Ден? То есть, у нас в том бизнесе была чертова уйма денег. Кому они достались?
— Триблу, — говорит он.
— Мистеру Триблу?
— Ну да. Этот сукин сын с ними сбежал. Вернее, именно он должен был это сделать, потому как кроме него этого сделать никто не мог. У него были все счета и тому подобное, и после того, как твоя мама умерла, он всем заправлял. В один прекрасный день он говорит всем, что на этой неделе на зарплату денег не хватит, но что, мол, потерпите немного, и деньги найдутся. А на следующей неделе этот сукин сын свалил!
— Поверить не могу. Мистер Трибл был кристально честным человеком.
— Ага — как шахматист. Прикидываю, ты мог так считать. А лично я думаю, что он проходимец. Знаешь, Форрест, хороший ты парень, но главная твоя беда в том, что ты всем доверяешь. Ты не думаешь, что есть люди, которые при первой же удачной возможности тебя надуют. Они всего один раз на тебя смотрят и говорят: «Лох». А твоя большая тупая задница не понимает различия. Ты доверяешь каждому, как будто он твой друг. Но мир не таков, Форрест. Уйма людей вовсе тебе не друзья. Они просто смотрят на тебя, как банкир смотрит на того, у кого он хочет взять кредит: «Как бы мне обуть эту деревенщину?» Вот как все бывает, Форрест. Вот как все бывает.
Затем Ден снова начинает кашлять и наконец засыпает. Я высовываю голову из коробки от холодильника и вижу, что небо расчистилось, но оно холодное и неподвижное. Все звезды сияют, и я уже собираюсь заснуть, как вдруг теплая мгла будто бы наползает на меня сверху, и в этой мгле — лицо Дженни. Она вроде как улыбается и на меня смотрит!
— Ну что, классно ты в этот раз просрался?
— Угу. Похоже, что классно.
— Все уже было у тебя в руках, верно? А потом ты так разволновался насчет церемонии, что забыл отпустить клапан — и вот что получилось.
— Я знаю.
— А как насчет малыша Форреста? Как он к этому отнесется?
— Не знаю.
— Могу себе представить, — говорит Дженни, — что он будет не на шутку разочарован. Ведь это с самого начала была его идея.
— Угу.
— Так ты не думаешь, что должен ему рассказать? В конце концов, он собирался приехать туда и провести с тобой Рождество, верно?
— Как раз это я собирался сделать завтра. Пока что у меня просто не было времени.
— Да, думаю, тебе лучше это сделать.
Я понял, что она вроде как злится, да у меня и у самого настроение было не очень.
— Да, скажу тебе, вот было зрелище, когда ты бежал по тем полям, весь в свином говне, а за тобой гналась толпа, и все свиньи тоже.
— Угу, так, наверно, и было. Но знаешь, я вроде как прикидывал, что ты сможешь мне помочь… Понимаешь, о чем я?
— Пойми, Форрест, — говорит она, — не моя очередь была о тебе заботиться.
А затем мгла будто бы растворилась, и я снова смотрел в небо. Большое серебристое облако проплывало на фоне звезд, и последнее, что я помню, это громкое хрюканье Ванды из их с Деном коробки от холодильника.
На следующее утро я встал пораньше, нашел телефон-автомат и набрал номер миссис Каррен. Малыш Форрест уже ушел в школу, но я рассказал ей обо всем, что случилось. Ее все это вроде как смутило, и тогда я сказал, что сегодня вечером еще раз позвоню.
Когда я вернулся в парк Лафайета, то увидел, что лейтенант Ден ввязался спор с каким-то мужиком в форме морского пехотинца. Я не мог слышать, о чем они говорят, но сразу понял, что это спор, и нешуточный, потому как лейтенант Ден показывал мужику средний палец, а тот показывал ему средний палец в ответ. Когда я добрался до наших коробок, Ден видит меня и говорит мужику:
— …а если тебе это не по вкусу, то вот мой дружбан Форрест. Щас он тебе жопу надерет!
Морской пехотинец поворачивается, оглядывает меня с ног до головы, и внезапно на его физиономию наползает такая улыбка, как будто ему только насильно кусок говна скормили. Тут я замечаю, что передние зубы у него частоколом, что он офицер, а в руке у него портфель.
— Я полковник Оливер Норт, — говорит он, — а ты кто такой, что собираешься мне жопу надрать?
— Меня зовут Форрест Гамп, и я понятия не имею, за что вам надо надрать жопу. Но если лейтенант Ден говорит, что жопу вам надрать надо, мне этого достаточно.
Полковник Норт вроде как прикидывает мой рост, а затем у него на физиономии появляется такое выражение, как будто у него в голове лампочка перегорела. Весь он буквально отполирован от ботинок до фуражки, а на форме у него дюжина рядов нашивок.
— Гамп? Послушай, а ты не тот Гамп, что получил почетную медаль от Конгресса за войну во Вьетнаме?
— Это он самый, — говорит Ден. И Ванда, которая по-прежнему сидит внутри коробки, будто бы в подтверждение хрюкает.
— А это еще что за дьявольщина была? — интересуется полковник Норт.
— Это Ванда, — говорю я.
— У вас что, парни, в той коробке девушка? — спрашивает полковник.
— Ванда — свинья, — объясняю.
— Не сомневаюсь, раз она с двумя такими дезертирами тут ошивается. Почему это вы против войны?
— Потому что проще быть против того, чего не существует, дубина, — отвечает Ден.
Полковник Норт секунду-другую скребет идеально выбритый подбородок, затем кивает.
— Кажется, я понимаю, в чем тут суть. Но послушай, Гамп, чего ради такой парень, как ты, удостоенный почетной медали от Конгресса, околачивается здесь и ведет себя как последний бич?
