– Я пойду приготовлю вам обоим настоящий английский завтрак, а потом мы все уладим.
Он удалился, изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Волнение выдавало только его смертельно бледное лицо.
– Видишь, Барри, иногда даже не надо марать руки. Бывает, что хорошая речь на публике действует лучше, чем револьвер или железная дубинка.
Барри заржал. У него уже зажглись глазки, потому что в углу он приметил двух пташек, которые ему сразу же приглянулись. Они улыбались и подмигивали. Одна была маленькая, полная и с большой грудью. Другая покрасивее – рыжеволосая, с пухлыми губками и стройными длинными ногами, которые она то скрещивала, то вытягивала под столом, как будто ее кто-то кусал за щиколотки.
Осмотрев Сьюзен, врач помог ей спуститься с высокого стола. Она была так слаба, что не могла сделать это самостоятельно. У молодого врача были светло-карие глаза и некрасивый широкий приплюснутый нос, но его красили темные кудрявые волосы и живой блеск в глазах.
– Вы знаете, что у вас начались роды, миссис Далстон? Сьюзен в изумлении покачала головой:
– Нет, просто у меня последние два дня немного болела спина, и мне сказали, что это из-за лишнего веса. Выходит, мне надо скорее бежать домой?
Она попыталась вскочить со стула, но доктор жестом ее остановил:
– Никуда вы не пойдете, миссис Далстон, а направитесь прямиком в родильную палату. Думаю, если вы заражены гонореей, на вас это не отразится, но все равно на всякий случай стоит за вами понаблюдать. За вами и вашим ребенком. Так вы говорите, что заразились почти месяц тому назад?
Сьюзен смущенно кивнула. Она сгорала со стыда.
– Может быть, и раньше. Но я знаю точно, что муж заразил мою двоюродную сестру точно в день нашей свадьбы. Говорю вам, Фрэнсис такая дрянь, что, может, это она его заразила.
Дэниэл Коул, так звали врача, посмотрел на женщину, сидевшую перед ним, с грустью и пониманием. За время своей работы в больнице «Уайтчепел» он успел повидать много женщин в подобной ситуации, и его поражала их стойкость, умение жить по уши в грязи, возвышаясь над окружавшей их мерзостью.
– Доктор, мой ребенок будет слепым или уродом? Меня это больше всего волнует.
Доктор Коул тяжело вздохнул, но сказал с улыбкой:
– Миссис Далстон, давайте подождем и посмотрим, что будет. В данный момент известно одно: вы рожаете, и ваш ребенок должен появиться на свет в ближайшие двадцать четыре часа. Нет смысла сейчас волноваться и этим подвергать ребенка риску. Я попрошу сестру поднять вас в палату для рожениц, и там мы примем у вас роды.
Сьюзен кивнула.
Он говорил тихим, успокаивающим голосом, который хорошо на нее действовал. Ей требовались человеческая теплота и забота, требовалось сочувствие, чтобы не было так страшно и больно, когда она оставалась в одиночестве.
Дорин вместе с медсестрой проводили ее в палату. Сьюзен сжимала руку своей лучшей подруги, цепляясь за нее, как за спасительную соломинку, словно от этого зависела ее жизнь. Она держала руку Дорин и не отпускала, будто боялась, что, отпустив, полетит в бездонную пропасть и вся ее жизнь и жизнь ее ребенка сразу закончится. Она цеплялась за руку подруги, чтобы не сойти с ума от страха.
Сьюзен тужилась изо всех сил. Волосы прилипли к голове, тело от боли разрывалось пополам.
– Давай, давай, милочка, тужься хорошенько. Ну-ка еще раз, а потом передохни.
Она кивнула. Вдохнув побольше воздуха, Сьюзен напряглась что было сил, но ничего не получилось.
Медсестра улыбнулась и снова стала слушать сердцебиение ребенка.
– Он прекрасно продвигается, но, думаю, тебе надо будет немножко помочь. Отдыхай. А я пойду поговорю с доктором.
Сьюзен с удовольствием расслабилась, опустившись на подушки, и стала обмахиваться старым номером журнала «Мир женщины». Она не представляла, что будет так больно и что так ужасно будет ныть спина. До сих пор она представляла ребенка как миленькую куклу в красивых одежках и в колясочке, которой все восхищаются. Даже жуткие истории Айви про роды казались бреднями злобной старухи, не имеющими к Сьюзен никакого отношения.
Но теперь страшные истории вовсе не казались ей нереальными. Сьюзен стала молиться, но не о том, чтобы отпустила боль, а о том, чтобы ребенок родился живым и здоровым. Она с ужасом думала о том, что происходит у нее внутри. С одной стороны, ей хотелось, чтобы ребенок родился поскорее. С другой – чтобы он подольше оставался в животе, как в крепком коконе, подальше от страшного мира, подальше от Барри и от его болезни, заразившей ее, а через нее – невинного, чистого младенца.
Сдержав слезы, Сьюзен начала еще яростнее обмахиваться журналом. И тут она почувствовала жуткую режущую боль, пронзившую все тело насквозь, – как будто его рассекали пополам острым мечом. На ее пронзительный крик прибежали медсестры.
– Господи! Головка показалась!
Сьюзен родила в одиннадцать тридцать пять вечера, в больнице «Уайтчепел». А в это время ее муж Барри развлекался, барахтаясь в кровати с рыженькой Соней и толстушкой Абигайл. Джоуи спал на диване в гостиной, утомленный выпивкой и обильной пищей.
Девчонки оказались забавными и к тому же очень изобретательными. Особенно Абигайл, которой постельные занятия доставляли огромное удовольствие, и это усиливало ощущения. Большинство женщин, которых Барри и Джоуи подцепляли, отдавались им, потому что так полагалось. Бабенкам и в голову не приходило, что можно отказать мужчине, если, например, не хочется. Они шли на это, потому что считали: если мужчина покупал им выпивку и угощал едой, то надо с ним за это расплачиваться телом. Вне зависимости от того, хочется этим заниматься или нет.
Джоуи и Барри пребывали в блаженном неведении относительно того, что происходит со Сьюзен. Они кутили, упивались до безобразия, и никто из них не догадался сообщить домашним, где они, что с ними. Такое им никогда не приходило в голову. Жена Барри стонала и кричала; кричал и стонал Барри. Его жена обливалась потом; обливался потом и Барри. С одной лишь разницей: Сьюзен все время думала о нем, думала, чем он занимается и вспоминает ли о ней. А в его мозгу не промелькнуло ни единой мысли о жене.
Младенец наконец родился. Сьюзен лежала и отдыхала. Единственное, чего ей хотелось, – это увидеть ребенка, дотронуться до него, подержать его на руках и убедиться, что с ним все в порядке. Впервые за долгое время у нее не возникло мыслей о Барри. Теперь ее голову занимали только мысли о ребенке. Ей даже стало легче. Легче оттого, что не надо думать о Барри. Правда, пока она этого не сознавала. Впоследствии она вспомнит этот день и ей откроется истина, что такое Барри в ее жизни. Тогда она поймет и свое место.
Боль, гнев и унижение, которые она испытала в день рождения своего первого ребенка, останутся с ней на долгие годы, упрятанные глубоко в подсознание. До поры до времени. Но в те первые мгновения после разрешения от бремени она думала только о своем первенце.
