– Я хочу назвать ее в твою честь, – произнесла Сьюзен. – Ты ведь все это время была со мной, Розель.
На лице Барри появилось такое выражение, словно Сьюзен объявила, что была любовницей Генри Киссинджера.
– Не будь такой дурой, Сью…
Она перебила его:
– Я назову ее Розой, Рози, сокращенное от Розель, хорошо?
Розель расплылась от удовольствия:
– Сьюзен, это такой подарок, правда. – Розель с сожалением посмотрела на маленькое чудо: – Мне пора. Я не могу оставить свое заведение без присмотра, да и Иван будет злиться, что меня нет. Он стареет, дай бог ему здоровья, и клуб становится для него непомерной тяжестью. Хотя он никогда в этом и не признается.
Барри чувствовал себя неловко.
– Я провожу тебя до машины?
Розель кивнула. Поцеловав Сьюзен и малышку, она ушла, пообещав вернуться на следующий день. Выйдя из комнаты, они остановились и посмотрели в глаза друг другу. Затем Барри серьезно сказал:
– Прости меня, Розель, я так скучал по тебе.
Она спокойно кивнула:
– Сьюзен уговорила меня сегодня, чтобы я дала тебе еще один шанс. Странно, не правда ли?
Он покачал головой:
– На самом деле нет, Розель. Она меня знает и достаточно благоразумна, чтобы жить с этим.
Розель посмотрела на его красивое лицо. Волосы были мелированы, как того требовала мода, и он походил на футболиста или поп-звезду. За его голубые глаза стоило умереть, а сложен он был просто фантастически. Это передалось по наследству всем его детям.
– Знаешь, Барри, ты дурак. Сьюзен у тебя золото. Лучше, чем ты или я когда-нибудь сможем стать. Есть куча мужиков, которые отдали бы все на свете за такую жену. Она лучшее, что когда-либо было в моей жизни. Впервые у меня есть подруга, кому я могу доверять, с которой могу разговаривать и быть сама собой, не боясь, что меня осудят, с ней я не притворяюсь и не приукрашиваю свою жизнь, не стараюсь выставить себя более значимой, более респектабельной. Я могу говорить с ней о Джозефе, и она понимает, почему я хочу для него так много, хотя сама скорее умерла бы, чем отпустила от себя ребенка.
Она почувствовала, как у нее защипало глаза.
– Пожалуйста, Барри, будь с ней поласковее. Не обращайся с ней так, как ты всегда обращаешься. Купи ей цветы, дай ей почувствовать себя особенной – ну хоть однажды!
Он кивнул:
– Хорошо, дружок. Я сегодня вечером увижу тебя?
Она отодвинулась от него и кивнула.
– Значит, ты не пойдешь больше на работу? – уточнил Барри.
Он улыбнулся той едва заметной улыбкой, от которой таяло сердце, и она снова удивилась всемогущей силе красоты. Он был и красивым, и опасным. Это в нем и притягивало. Она поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в губы, к возмущению двух медсестер и акушерки, которые помогали принять роды.
– Увидимся. Барри улыбнулся:
– Это точно. Попробуй меня удержать.
Он вернулся в палату к жене, на лице его сияла широкая улыбка.
– Все в порядке, девочка? Ты сегодня показала просто высший класс. Справилась со всем за полтора часа. Мне кажется, у тебя это стало получаться слишком хорошо. Скоро будешь давать уроки.
Глядя на него, светящегося от счастья, Сьюзен расслабилась. Вошла медсестра с чаем и гренками, и взгляд, который она бросила на Барри, сказал Сьюзен все. Она сдержала улыбку. Глядя на него, воркующего со своей малюткой дочкой, она думала, что скоро придут навестить мать и отец, Кейт и Дорин.
Она с нетерпением ждала встречи с ними. Без матери и отца она могла бы, правда, обойтись. Но они были уверены, что Сьюзен должна их ждать, должна показать им новую внучку, чтобы затем они пошли домой и напились до чертиков, отмечая очередное прибавление в семействе.
Глава 18
Розель пристально смотрела на Барри. За тот год, что прошел со дня рождения его четвертого ребенка, он стал гораздо ближе к Рози, чем ко всем остальным детям. Роза была для него номером один, зеницей ока. Даже Алане, его предыдущей любимице, пришлось отойти на второй план.
Когда он переодевал девочку и целовал ее в животик, Розель испытывала острый приступ ревности, который старалась погасить как можно скорее. На самом деле надо радоваться, что в нем живы еще отцовские чувства, убеждала Розель себя. В конце концов, это говорило о его человечности.
Но его любовь к Рози была почти одержимостью. Девочка напоминала Барри в детстве как две капли воды. От изумительных глаз до точеных скул. Такие же густые черные волосы и прекрасные глаза. Где бы он с ней ни появлялся, люди восторгались ею, умилялись ее красотой и хрупкостью. Она действительно была очень изящна.
Барри брал ее с собой утром и вечером – каждый раз, как только представлялась возможность. Он учился быть папой, и Сьюзен не могла сопротивляться и запрещать что-либо.
– Как поживает маленькая папина доченька?
Рози чмокнула отца в щеку, и он громко засмеялся.
– Ты видела, видела? Она поцеловала своего папку! Ах ты, мое солнышко! Ведь знает, кто здесь самый главный, правда, дорогая?
Рози схватила себя за ножку и, смеясь, громко пукнула.
– Ну, даже ты ничего не сможешь ответить на это, Барри. Я думаю, она определенно сказала, что она о тебе думает, дружок.
В голосе Розель слышалось напряжение, и она попыталась скрыть это за улыбкой. Однако постоянное присутствие ребенка, даже такого очаровательного, как Рози, придавало их встречам иной характер. Барри-отец не устраивал Розель, и это ее мучило. Она оправдывала себя тем, что Сьюзен тоже была не в восторге от его одержимости дочерью. Барри говорил исключительно о Рози, и это начало надоедать Розель.
– Тебе не кажется, что пора вернуть ее, Барри? Через два часа мы открываемся.
Он кивнул, не отрывая взгляда от дочери.
– Сьюзен будет волноваться, куда это вы подевались.
– Ну и хрен с ней. Пусть волнуется. Рози и мне дочь.
– А трое остальных, Барри? Они ведь тоже твои дети.
Он не ответил, но она видела, что ее слова вызвали у него раздражение. Глядя на Рози, так похожую на него, Барри наконец понял, что такое родительская любовь. На долю остальных детей выпадали ругань и придирки. Но Рози, его маленькая Рози, казалась совершенно необыкновенным существом. Она была его кровинка.
Она обращалась с ним так, как никогда не позволялось другим. Женщины не могли его понять.
Мысль о женщинах заставила его переодеваться быстрее. Его ждала одна пташка недалеко от клуба. Поэтому у него оставалось времени ровно столько, чтобы заскочить домой, отдать дочурку, выпить чашечку кофе, забежать к подружке и вернуться на работу. Когда он целовал Розель, обещая прибыть к семи часам, он почувствовал, как по спине пробежал холодок страха. Если бы она узнала, то на этот раз точно убила бы. Но она не узнает. Случай с Марианной научил его одной вещи: можно делать что угодно, главное – не попадаться.
