Это была ложь во спасение, но именно ее Нэнси хотела услышать.
— Не то что в молодости, конечно, но для моих лет не так уж и плохо, а?
Нэнси нравилось говорить о себе, она при этом всегда оживлялась, а голос звучал мягко и почти добродушно.
Нэнси перевернула лист и погладила своими старческими руками фотографию, где была снята одна. Только не во весь рост, а до пояса, даже чуть меньше.
Из-под слегка приоткрытых, накрашенных ярко-оранжевой помадой губ видны великолепные белые зубы, волосы цвета темной меди. На фотографии, раскрашенной от руки, оттенки волос и кожи были переданы весьма точно.
— Мне кажется, это было вчера. Фотограф сказал, что с моей фигурой из меня получилась бы отличная фотомодель.
«Да, уж это он знал доподлинно», — подумал Джордж. Этот фотограф, кажется, жил с ними какое-то время. Джордж крепко зажмурился. Тот день ему хорошо запомнился! Они тогда все фотографировались, а потом мать отправила их домой. Ему казалось, будто он видит, как Эдит собирает их, словно овец, усаживает в автобус, а дома готовит им поесть. Мать появилась позже, с этим самым фотографом, крупным общительным человеком с тоненькими, будто нарисованными усиками, и в клетчатом, как у принца Уэльского, костюме. Мать здорово набралась, и фотограф привез ее домой, а еще принес коробку с жареной рыбой и картофельными чипсами, чем сразу завоевал расположение Джозефа и Джорджа, и притащил большую бутылку «Тайзера». Они от души смеялись, когда фотограф рассказывал им всякие истории о своей службе в армии, и с горящими глазами слушали, как он палил в бошей.
Ночью Джордж проснулся от боли в животе: чипсы, рыба и «Тайзер» дали себя знать. Он пошел в уборную и по пути услышал стоны, доносившиеся из спальни матери. Тихонько приоткрыв дверь, мальчик внимательно пригляделся, стараясь понять, кто стонет, и при слабом свете камина увидел на постели мать, совершенно голую. Она стояла на коленях, склонившись над мужчиной. А тот, запустив пальцы в ее длинные жесткие волосы, ворошил их и тянул мать на себя. Стонал он.
— Вот так, Нэнси. Еще, еще, Нэнси!
Мать то поднималась, то опускалась. Вдруг мужчина заметил Джорджа, отстранил Нэнси, натянул на себя простыню. Слишком поздно Джордж заметил, что мать в ярости.
— Пошел вон, паршивец!
Она соскользнула с кровати с перекошенным от злости и выпачканным губной помадой лицом. Длинноногая, она шла к нему, и из ее рта, будто из пропасти, вырывались бранные слова.
Ему тогда было три года.
— А вот еще, Джорджи, взгляни!
Она вернула его к действительности.
— На это платье я чуть ли не целую вечность копила деньги!
Джордж нехотя взглянул на фотографию. Сердце бешено колотилось.
— А что за девушка рядом с тобой?
— Это Рут Эллис, Джорджи.
Он присмотрелся повнимательнее.
— Я работала у нее в клубе. Он назывался «Маленький клуб» и находился в Найте-Бридж.
Нэнси наслаждалась впечатлением, произведенным фотографией на Джорджа.
— Но она держала бордель!
— Нет, Джорджи, мальчик мой, не бордель! Скорее клуб для джентльменов!
Джордж перевел взгляд с фотографии на мать и увидел, как горят у нее глаза. Теперь она решила запугать его своим прошлым, о котором не заикнулась бы ни одной живой душе. Пусть знает, что никакая она не богобоязненная бабушка, изображающая порядочность, а настоящая шлюха, какой была всю свою жизнь. Нэнси понимала, что только так может теперь унизить его, подавить. Он хорошо знал ее, эту лицемерную суку! Он не забыл, как она сживала со свету Эдит, когда та забеременела, как хвасталась всем и каждому, что лишила «падшую» дочь благосклонности. Как прикидывалась перед соседями нищей. А теперь пустилась в воспоминания о своей настоящей жизни, чтобы причинить сыну боль. Джордж с трудом сдержался, чтобы не ударить ее.
По его лицу Нэнси догадалась, о чем он думает, и к ней вернулись злоба и ехидство.
— Однажды кто-то сказал: «Нэнси, да ты ведь сидишь на золотой жиле!» И это была чистая правда! И знаешь, кто это сказал? Брат твоего отца! Я с ним сбежала. Твой отец, Джорджи, вовсе не умер, я его бросила!
— Но ты говорила, что он умер! И я поверил…
Нэнси вновь засмеялась:
— Теперь уж конечно умер. Еще лет десять назад. Мне сообщила об этом полиция. Умер он в однокомнатной квартирке, в Южном Лондоне. Только через десять дней его обнаружили! Эти сукины дети легавые требовали, чтобы я похоронила его за свой счет. Но я их послала подальше! Он был ничтожеством, Джорджи, полнейшим ничтожеством! Даже умереть по-человечески не сумел! До последнего дня жил один!
Джордж с трудом поднялся с колен, ноги совсем онемели. Вдруг он ударил ее. Но осознал это, лишь когда услышал, как шлепнулась рука о ее дряблую щеку, как она заорала, и увидел, как откинулась назад ее голова.
Лили на кухне вне себя от волнения переминалась с ноги на ногу.
— Ах ты, злобная сука! Грязная, вонючая шлюха! — У Джорджа в уголках губ выступила пена. — Значит, отец мой был жив! И мог взять меня к себе! Мог спасти всех нас от твоих дружков и от тебя самой! Ты ведь напускала на меня мужиков, зарабатывала на мне!
Мозг его сейчас был как внезапно открывшаяся рана, вся его ненависть к ней вырвалась наружу. В горле стоял комок слез.
— Тварь! Потаскуха вонючая!
Всю жизнь она наслаждалась тем, что мучила его, в то время как остальных детей, опять-таки в пику ему, баловала. Вскипевшая в нем желчь жгла нутро, его едва не вырвало прямо на Нэнси.
— Все мои дети были никчемными, слабовольными, ничтожными выродками, как их отец. Я вас всех ненавидела!
В голосе ее звучала злоба. И страх. Да, да, страх!
Она боялась Джорджа, боялась ненависти, которую всколыхнула в нем! Боялась, потому что не знала, что теперь будет!
В полном изнеможении Джордж рухнул в кресло. Зря он приехал сюда! Надо было знать, чем это кончится. Она украла у него детство, невинность. А главное — украла отца!
И этого он не мог ей простить.
Сколько раз он убегал от нее, но его опять приводили. А у отца он мог найти убежище. Он позаботился бы о сыне!
Джордж смотрел на мать, и ему казалось, что он видит ее впервые. Наконец-то в его душе была только ненависть. Ненависть и ничего больше! И еще он питал к ней отвращение, потому что она была шлюхой! Все они шлюхи, все до единой!
И Джордж залился в истерическом смехе. Насмерть перепуганная, в комнату влетела Лили.
Старая сука! Все эти года она врала, прикидываясь добродетельной, заставляла Джорджа лебезить перед ней, трясла колокольчиком, словно чокнутая учительница, орала: подайте мне то, подайте другое! А на поверку оказалась обыкновенной проституткой! Только и всего!
