На кухню пришлепала в тапочках Лиззи.
— Привет, мам! Мы с бабушкой узнали из «Новостей» об убийстве.
— Привет, детка! Подойди-ка и поцелуй меня!
Лиззи послушно подошла, обняла мать. Она была необыкновенно хороша собой и в свои шестнадцать выглядела на все двадцать. При темных, как у матери и бабушки, волосах кожа ее была фарфорово-белой, а глаза изумительной красоты — цвета фиалки. Привлекательность дочери иногда просто пугала Кэйт. Полногрудая, в отличие от матери, она носила бюстгальтер «36-Б», но грудь ее продолжала расти. Умом и способностями Лиззи не отличалась, не в пример Кэйт. Не то чтобы она была глупа, нет, но к серьезным занятиям интереса не проявляла. Она служила в филиале фирмы «Бутс»: раскладывала товары по полкам и ждала того волшебного дня, когда наконец выучится на кассира. Сидеть за кассой было пределом мечтаний девушки, и Кэйт с этим смирилась.
— Как ты провела день, любовь моя?
— Неплохо, мам, как обычно. Наплыв покупателей перед Рождеством сумасшедший, работали как заведенные, некогда было выпить чашку кофе. Кстати, мистер Уильямс, наш менеджер, похвалил меня, сказал, что я прекрасно справляюсь с работой.
Она произнесла последние слова столь многозначительно и с таким важным видом, что Кэйт и Эвелин невольно рассмеялись. Кэйт отломила еще хлеба и подобрала гороховую подливку с тарелки.
— Хочешь, мам, я приготовлю тебе отличную ванну? На прошлой неделе я купила в салоне «Боди-шоп» специальную соль — ее используют в ароматотерапии. Она изготовлена на основе лаванды и, говорят, способствует расслаблению.
— Это было бы превосходно! Я порядком вымоталась сегодня!
Когда Лиззи вышла из кухни, Кэйт и ее мать обменялись улыбками.
— Нет сомнения, Кэйт, она славная девочка! Ее парень опять сегодня названивал — думаю, это любовь!
Кэйт вытащила из пачки матери сигарету, закурила и отодвинула тарелку.
— Что ж, мальчики за ней бегают, в ее возрасте это в порядке вещей.
— Да, Кэйт, но я беспокоюсь. Вряд ли она вполне понимает, какое производит на них впечатление.
— И в этом тоже ее очарование. Ладно, уж как-нибудь мы за ней присмотрим!
— Конечно. А сейчас, пока ты куришь, я вымою посуду. Насколько я понимаю, тебе необходимо хорошенько выспаться.
Кэйт снова усмехнулась. Заботиться о ком-нибудь для Эвелин — просто счастье. Что бы она делала без матери все эти шестнадцать лет, как справлялась бы со службой и с дочкой?
Наконец Кэйт отправилась в ванную и погрузилась в горячую благоухающую воду. Шестнадцать часов невероятного напряжения! Растерзанная, расчлененная женщина на столе в морге. Она до сих пор у Кэйт перед глазами. Для расследования этого зверского убийства Кэйт выделила специальную команду, организовала бригаду из трех десятков сотрудников, мужчин и женщин. Они должны провести опрос жителей по принципу «от двери к двери». Наконец, в распоряжении Кэйт отпечатки пальцев всех задействованных в деле лиц.
И как только умудрилась мать сделать все так, чтобы Кэйт почувствовала себя снова ребенком и расслабилась после такого сумасшедшего дня!
Джордж лежал в постели рядом с Илэйн и, прислушиваясь к ее громкому храпу, улыбался: стоило ему вспомнить Джералдин О’Лири, как его охватывало радостное возбуждение.
Он то и дело перебирал в памяти все детали случившегося и не мог не поздравить себя с успехом.
Вдруг тень набежала на лицо Джорджа.
Перед его мысленным взором поплыли воспоминания детства. Картины не исчезали, хотя он провел ладонью по лицу, как бы пытаясь стереть их. Вот мать, ярко-рыжая от природы, а не крашеная, как Илэйн. Ее волосы светятся на солнце, в зеленых глазах прыгают искорки. Она улыбается, и Джордж отвечает ей улыбкой. Вот комната, камин с чугунной решеткой, шершавые обои с викторианским рисунком, обитая черной кожей мебель «Честерфилд». А еще клизма и фарфоровый горшок.
Нет, ему не прогнать эти видения, до того они яркие…
— Джорджи, мальчик мой, иди к мамочке! — Какой ласковый голос! Мать протягивает к нему руки. Где-то вдалеке рвутся снаряды, грохочут зенитки. Он поднимается с постели, но не двигается с места.
Она снова зовет его, на этот раз голос ее звучит жестче:
— Я же сказала, Джорджи, подойди к мамочке!
Мальчик смотрит на дверь, мать смеется.
— Входите, дети! — говорит она громко.
Джордж продолжает смотреть на дверь, в глазах его страх. В комнату входят сестра и старший брат. Джордж впивается в них взглядом.
— Ну-ка, Джорджи, мальчик мой, ложись на пол!
Ребенок мотает головой, пятится. Мать кривит свои ярко накрашенные губы.
— Не серди свою мамочку, Джорджи! Ложись на пол! Кому говорю?!
Дети подходят к нему так близко, что он ощущает запах леденца, который сосет Джозеф. Значит, она уже раздала им конфеты, и они постараются завершить все как можно быстрее.
В ужасе перед неизбежным, Джордж закрывает глаза. Его кладут на пол, лицом вниз, стаскивают штанишки и трусики. О, как он ненавидит мать! Она хуже всех. Он плачет. Сперва тихонько, потом громко, с болезненным стоном, когда мать вставляет ему в задний проход резиновый наконечник. Теплая мыльная вода наполняет кишечник, потом выливается. В животе совсем пусто. Джордж в полном изнеможении. Пытка кончилась.
Он лежит на полу, смотрит на улыбающееся лицо матери. На лбу капли холодного пота. Волнами накатывает дурнота. Мать наклоняется над ним, ее размалеванное лицо почти касается его лица, прохладные губы впиваются в его губы.
— Так ведь лучше, а, Джорджи, мальчик мой?
Он кивает, не в силах произнести ни слова, и лежит на полу, пока мать ласково не берет его на руки, чтобы отнести на прохладные простыни, пахнущие мыльными хлопьями «Люкс». В заду жгучая боль.
И снова он видит ее улыбку.
— Ты ведь маленький мамочкин солдатик, правда?
Ребенок следит за ней глазами, полными слез, и с тяжким вздохом, с дрожью во всем теле отвечает:
— Да, я маленький мамочкин солдатик.
И тогда она подхватывает его с постели, прижимает к своей пышной груди и осыпает градом поцелуев.
Все эти сцены проплывали перед Джорджем, будто на экране. Он закрыл глаза, но мать не уходила!
Она никогда никуда не уходила.
По субботам Джордж оставался в доме один. Тщательно вымыв и убрав после завтрака посуду, он поставил на плиту чайник, а сам сбегал в сарай и принес оттуда свои журналы.
Устроившись поудобнее за кухонным столом, Джордж открыл тот журнал, что лежал сверху, и, как только начал смотреть картинки, испытал острое наслаждение.
Скоро у него будет альбом своих собственных жертв, а не какого-нибудь там Питера Сатклиффа, известного убийцы. Лиха беда — начало!
