Несколько секунд он смотрел на большую рождественскую елку в углу гостиной, сверкавшую огнями. Затем перевел взгляд на фотографию, стоявшую на камине. Рене, его покойная жена. Неожиданно накатила тоска, мучительная, безысходная, и по телу его, облаченному в костюм фирмы «Армани», пробежала дрожь В памяти всплыло другое Рождество: маленькая квартирка, Рене с Мэнди на руках, полная пара ванная, пахнет камфорой. Мэнди едва-едва начала поправляться после крупа, и они с Рене провели с малышкой всю ночь.
Он тосковал по Рене. Ни на минуту не забывал о ней. Они вместе создавали свое дело, и главой его фактически была она. Он же, как мужчина, служил мускульной силой. Наколет на кругленькую сумму какого-нибудь мошенника, а потом с нужными людьми свяжет. Надо сказать, что на нужных людей нюх у Келли был просто собачий. Он, как никто, умел вытянуть из человека всю его подноготную и, не стесняясь, пользовался этим умением.
Келли хотя и претендовал на респектабельность: дом приобрел огромный, а костюмы носил только сшитые на заказ, — но где-то в самых дальних уголках его сознания занозой сидела мысль, что он так и остался бродягой из Ист-Энда,
[9]
проворачивающим всякие темные делишки и потому смертельно боящимся копов. От этого ощущения ему, пожалуй, никогда не избавиться, хотя теперь у него контакты с самыми высокопоставленными персонами в стране. Ему ни за что не забыть убогие квартирки без горячей воды, густонаселенные дома с целыми полчищами крыс, надрывавшуюся на работе мать. Он знал, был убежден, что воспоминания навсегда останутся с ним. И вообще, если бы не его жена с ее талантами и смекалкой, не видать бы ему нынешней респектабельной жизни. Чего только не делала Рене, чтобы заполучить их первого богатого клиента! На какие только хитрости не шла! Не исключено, конечно, что он и сам чего-нибудь добился бы, если бы всякий раз ему не грозила опасность попасть за решетку. Да, жена многому его научила, и теперь он по ней тосковал и не мог забыть, как любил ее, как уважал, как они вместе строили свое благополучие ради единственной дочери. Эти воспоминания еще больше отдалили его от Тиффани, которая и без того его раздражала. С какой стати она здесь расселась в своем облегающем платье, зачем выставила ноги с загаром, обычным для женщин ее профессии?! Он хочет только Рене, с ее светлыми волосами, собранными в пучок на затылке, с ее изящной фигурой. Она всегда носила черные платья, это считалось высшим шиком, по крайней мере для него! Она вообще одевалась со вкусом, отличалась хорошими манерами, чем приводила его в восторг. Бросив взгляд на елку, он почувствовал, как закипают в глазах слезы. Рождество всегда пробуждает воспоминания, такой уж это день — день воспоминаний о любимых, которые ушли из жизни. Горестные и в то же время сладкие воспоминания! Все эти десять лет он ее оплакивал, полностью посвятив себя воспитанию дочери, которая унаследовала от матери ее ум и жизнелюбие. И зачем только она связалась с этим парнем! Кевин явно не нравился Патрику. Сразу видно, что хитрец, себе на уме. Хотя Мэнди заверяла отца, что ее друг — весь на ладони, как игральная кость.
Молчание становилось тягостным и действовало Келли на нервы. Сидит, как немая, думал он, глядя на Тиффани, будто язык проглотила. И под ним лежит как бревно, даже не улыбается. Потом молча встает, идет к биде, подмывается и, вернувшись в постель, сразу засыпает. Трахать ее — все равно что резиновую куклу. Оживляется она, лишь когда любуется на себя в зеркало… В гнетущую тишину ворвался телефонный звонок. Келли вскочил как ужаленный и схватил трубку в надежде, что это Мэнди, но услышал голос Билла Дуна.
— Хэлло, Пэт, тут один тип хрен знает сколько продул на скачках, жене ни цента не дал к Рождеству!
— Ну и что ты собираешься делать?
— Хотел с тобой посоветоваться. Может, надавать ему тумаков?
Патрик прикрыл глаза, стиснул зубы.
— Насколько я понимаю, Билл, ты работаешь на меня. Или это мне показалось? — Келли говорил тихо и терпеливо, будто с ребенком.
— А то на кого же? — растерялся Билл.
— И я, по-моему, тебе неплохо плачу. А?
— Я не жалуюсь.
— Тогда надавай этому чертовому типу по шее! Прямо у него дома! О Господи, лучше бы мне самому это сделать!
— Ладно-ладно, Пэт, не лезь в бутылку. Он ведь не один, у него шестеро ребятишек.
— Не обязательно бить его дома. Это можно сделать, например, у ларька со всякой мелочевкой. Там сейчас пусто, ведь Рождество. — Он швырнул трубку, но через секунду-другую снова снял ее и нажал на цифру «4».
— Да, Пэт? — ответил Уилли Гэбни, правая рука Келли.
— Уилли, прихвати тот мешок с добром и закинь к Бобу Мэйсону, он не придет домой на Рождество.
— Будет сделано, шеф. А что, Мэнди еще не вернулась?
— Как в воду канула! А ее сутенер паршивый, Кевин наверняка лакает где-то!
Закончив разговор, Патрик плеснул в стакан изрядную порцию бренди и посмотрел на стоявшие на камине часы из позолоченной бронзы. Они показывали без десяти девять. Куда же, черт возьми, запропастилась Мэнди? Столик в ресторане заказан на девять тридцать.
Келли откинулся в кресле и потрогал внутренний карман пиджака, где лежала купчая на небольшую парикмахерскую и салон красоты — подарок дочери к Рождеству. Легкая улыбка тронула его губы. Мэнди до неба подпрыгнет от радости. По-прежнему храня молчание, он отпил из стакана немного бренди, отметив про себя, что Тиффани не отрывает глаз от зеркала.
Джордж Маркхэм улыбался девушке, которую вез в своей машине. От его удара глаз у нее уже начал заплывать. Что же, сама виновата — вздумала драться! Он тут выкладывается, чтобы завоевать ее расположение, хочет сделать все по-хорошему, а она, видите ли, на рожон лезет! Он заехал на пустырь, и тут они уставились друг на друга.
Мэнди была в шоке. С той самой минуты, когда этот тип остановил машину и спросил ее, как проехать, начался кошмар. Как только девушка подошла к «ориону», он стал силой втаскивать ее в машину. Она отбивалась как могла, работала кулаками, громко визжала, но никто не пришел ей на помощь. Сейчас правый глаз жгло огнем, при каждом вздохе болели все ребра. Она ободрала о металлические части колени и бедра, когда негодяй втаскивал ее в машину. Он швырнул ее головой к себе на колени и рванул с места. О том, чтобы выскочить, не могло быть и речи — так крепко он держал ее за волосы.
О, пожалуйста, ну пожалуйста! Кто-нибудь! Да помогите же!
Джордж разглядывал Мэнди. Очень даже привлекательна. Только помада все портит. Джордж терпеть не мог оранжевой помады, и глаза его злобно сверкнули. Это не ускользнуло от Мэнди, у сердце у нее ушло в пятки. Попыталась пошевелиться — рука по-прежнему заведена за спину. Надо как-то открыть дверцу машины, выскочить и бежать, сколько хватит сил.
Джордж, словно прочитав ее мысли, достал из «бардачка» веревку и схватил девушку за руку.
Мэнди стал вырываться, и ее руки с длинными накладными ногтями замелькали перед самым его лицом. Джордж, тяжело вздохнув, со всего размаха ударил ее в челюсть и услыхал, как затрещали кости. От нестерпимой боли девушка стала смирной, словно оцепенела. Этот тип — явный псих! Наверняка прикончит ее, если она будет сопротивляться. Если не будет, тоже может прикончить ее. Мэнди тихо заплакала. Господи, папочка, приди ко мне на помощь! Джордж связал ей руки перед грудью так, как если бы она собиралась молиться.
