Она встала, сорвала с вешалки полотенце, завернулась в него. Как ни смешно, он сказал правду, она это действительно знала! Дэн просто гонялся за свежей порцией возбуждения — очередной женщиной. Это было ему так же необходимо, как утолить жажду. Отнесись Кэйт к этому спокойно, они никогда не расстались бы! Но Кэйт не могла делить мужа ни с кем. Дэн был нужен ей весь, целиком. Но такое было выше сил Дэнни Барроуза!
— Оставь меня, Дэн, я не шучу. У тебя не осталось шансов. И мне опротивела твоя болтовня. Ты для меня больше не существуешь. А сейчас позволь мне привести себя в порядок!
Он улыбнулся ей своей чарующей улыбкой.
— Ладно, Кэйт, во всяком случае, ты не сможешь упрекнуть меня в том, что я не делал попыток к сближению! А знаешь, ты все еще очень привлекательна!
— Да уж, по части привлекательных женщин ты большой специалист, одному Богу ведомо, сколько их у тебя было!
Она почувствовала непонятное разочарование, когда Дэн вышел из ванной. И все потому, что она не знала других мужчин! Дэн об этом и не подозревал. А расстались они пять лет назад.
Дрожащими руками она взяла с подоконника бокал и одним глотком допила вино.
В практике Кэйт были случаи, когда во время семейной ссоры женщина подвергалась побоям. Мужа сажали в кутузку, как того требовал закон о неприкосновенности личности, а пострадавшую помещали в больницу. Но через какое-то время женщина возвращалась к мужу и просила снять с него обвинение. Таких женщин все вокруг обычно называли дурами. Но Кэйт почему-то питала к ним симпатию.
Ведь женщина все равно что ребенок: когда она добрая, смотреть на нее одно удовольствие, а разозлится — настоящее исчадие ада. Для женщины душевные муки порой страшнее физических. Так, по крайней мере, казалось Кэйт. Разумеется, случай с «Потрошителем из Грэнтли» особый. Если в деле замешан муж или просто дружок, есть хоть ниточка, за которую можно ухватиться.
А с этим Потрошителем голова кругом идет! Постепенно мысли Кэйт переключились на Патрика Келли. Он сейчас возле Мэнди, совершенно один несет вахту у больничной койки. Вытираясь, Кэйт вдруг почувствовала, как заныло в низу живота. Келли пробудил в ней те чувства, от которых она много лет пыталась избавиться. Она прикрыла глаза, стараясь отогнать эти мысли. Усталая, одинокая, она всем существом своим тянулась к Патрику Келли — по-человечески, по-хорошему, не только потому, что он был красивым мужчиной. А вот Дэн вызывал в ней только животные чувства — ведь они не раз занимались любовью.
Хоть бы Мэнди осталась жива! Патрик верил в магическую силу собственной воли. Не далек тот день, когда его крошка откроет глаза и поглядит на него так, будто проснулась после короткого сна. Дай Бог, чтобы он не ошибся, чтобы его желание сбылось. Только из-за Мэнди Кэйт и думает о Патрике. Ну конечно же только из-за нее. В ней говорит сострадание к несчастному отцу. Кэйт уцепилась за эту мысль, как за спасительную.
Но в глубине души она знала, что это не так.
Она мечтала о Патрике Келли, стремилась к нему всем сердцем. К нему единственному за все эти пять с лишним лет!
Снизу донесся голос Дэна и смех Лиззи. Что ж, спасибо и за то, что он подарил ей Лиззи! За одно это она многое готова ему простить. Но тех ночей не вернуть никогда!
Патрик Келли посмотрел на часы: было начало восьмого. Только сейчас до него дошло, что уже больше суток он ничего не ел. Он осторожно выпустил руку дочери и отправился в комнату ожидания. Закурил, вытащил из кармана плоскую фляжку. Глоток бренди обжег пустой желудок. Уже второй день он не брился, не умывался, волосы были в полном беспорядке.
В комнату вошел молодой констебль-полицейский, дежуривший в больнице на тот случай, если Мэнди вдруг придет в себя и что-нибудь скажет.
Патрик поглядел на него: совсем мальчишка, лет двадцать, не больше.
— Сестры от нее не отходят, делают все, что нужно…
Парень словно оправдывался, и Патрик почувствовал к нему огромную благодарность, — рождественская ночь, а он, вместо того чтобы веселиться в кругу родных и друзей, торчит тут и ждет: вдруг полуживая девушка что-нибудь скажет?
— На-ка, сынок, глотни! — Он протянул парню фляжку. Констебль сделал несколько глотков и закашлялся — горло будто огнем обожгло.
— Счастливого Рождества, сынок! — Голос Патрика был глухим и печальным.
— Она выкарабкается, сэр. Просто поразительно, какие чудеса теперь способны творить доктора! — Парень сказал это для того лишь, чтобы утешить несчастного отца. И оба это знали.
Неожиданно загудели мониторы, подключенные к Мэнди. Резко. Пронзительно. Констебль и Патрик бросились в палату.
Врачи и сестры окружили кровать Мэнди. Патрика отвели в сторону, чтобы он не видел умирающей дочери.
Воцарилась тишина, нарушаемая время от времени гудками монитора, подключенного к сердцу. Наконец его отключили, и уже больше ничто не нарушало мертвой тишины.
— Я опять хочу в туалет. Ну-ка, мальчики, помогите мне!
Братья с трудом подняли тучное тело Нэнси с дивана, уже шестой раз они волокли ее в туалет.
Илэйн взглянула на часы. Восемь тридцать. Слава тебе, Господи, скоро уедут.
— Лили, а как поживает Бетти?
— Превосходно. Ты, должно быть, знаешь, она купила большой магазин модной одежды. Живет припеваючи. Вот только видимся мы с ней не так часто, как хотелось бы…
Она не договорила, но Илэйн и так поняла: внуки терпеть не могли Нэнси.
Пока Нэнси сидела на унитазе, сыновья стояли у двери и никак не могли отдышаться: не так легко тащить Нэнси Маркхэм вверх по лестнице. Мать и сама могла бы дойти, оба это хорошо знали, но, наученные горьким опытом, предпочитали ей не перечить.
Губы у Джозефа приобрели синеватый оттенок, и Джордж подумал, что мать наверняка загонит его в могилу!
— Я уже! — не сказала, а скорее прогремела Нэнси. Сыновья распахнули дверь туалета и едва не задохнулись от вони.
— Ты тут потом подотрешь, Джордж. В прошлый раз это делал Джозеф и устроил черт-те что! — Она подняла палец. — Делай все как следует, не то это тебе дорого обойдется!
Нэнси повисла всей своей тяжестью на руках сыновей, постояла немного, а потом стала нарочно оседать на пол, будто у нее подогнулись колени, и потянула за собой Джорджа и Джозефа.
— Мать твою… — выругался Джозеф. В крохотном туалете голос его прозвучал оглушительно громко. Джордж в изумлении поглядел на брата: он посмел выругаться при матери! Тем временем стоявшая на четвереньках Нэнси поднялась, одна, без посторонней помощи, и, подбоченившись, уставилась на Джозефа.
— Что? Что ты сказал?
Джордж встал и, нервно хихикая, сел на край ванны, наслаждаясь представившимся глазам зрелищем. Джозеф, когда мать подмяла его под себя, повредил руку и, скрипя от боли зубами, продолжал лежать на полу.
