Джорджио в ответ тихо рассмеялся:
— Ну, конечно, так оно и будет.
Его странный отклик испугал ее; Донну вообще пугал этот новый облик Джорджио. Она никогда не видела его таким — сломленным, издерганным, не контролирующим себя. Это был для нее шок, некое открытие. В первый раз она призналась себе, что теперь, по-видимому, когда суд закончился, Джорджио не питает особых надежд на скорое освобождение. Он еще как-то зависел от оправдательного вердикта, но Уилсон со своей стороны постарался, чтобы Джорджио не получил его. Донна наконец полностью и окончательно осознала, что Джорджио находится в еще более опасной ситуации, чем она думала. Она готова была совсем пасть духом. Поэтому прогнала тревожные мысли из головы и попыталась сменить тему:
— Я начала работать на площадке продажи машин…
Но ее перебил Джорджио: он от удивления поперхнулся вафлями.
— Что ты начала?
Донна улыбнулась в ответ на недоверчивость и повторила:
— Я начала работать на площадке, стала продавать машины. Дэви, Кэрол и все, даже твои родные, в один голос твердили, что мне нужно проявить интерес к бизнесу. Так что этим я и собираюсь заниматься. Это по-настоящему забавно. Я вылизала весь офис, от чего у Дэви едва не случился сердечный приступ. Хотя, наверное, я произвела на него должное впечатление, потому что вчера вечером он вычистил архивную комнату. Она просто вся сияла чистотой, когда я утром пришла на работу…
Она продолжала улыбаться ему. Улыбка приклеилась, просто примерзла к ее лицу из-за ощущения настоятельной необходимости сделать или сказать что-то нужное. Неожиданно Джорджио громко расхохотался. Качая головой, он шутливо сказал:
— Бедный старина Дэви! Держу пари, он даже не понял, что происходит.
Переходя к обороне, Донна быстро, без особых раздумий заговорила:
— Послушай, Джорджио, я же частично владею этим бизнесом, как мне об этом все твердят. И подумала: ты будешь рад тому, что я пытаюсь как-то помочь. Ты ведь можешь управлять своим бизнесом через меня. Не понимаю, почему вы с Дэви находите это таким забавным. — Голос звучал обиженно, поскольку она почувствовала себя какой-то дурочкой.
Джорджио крепко обнял ее.
— Прости, но мне, сам не знаю почему, все это кажется забавным. Смешно представлять себе тебя на автомобильном аукционе. Я понимаю: ты всего лишь пытаешься помочь. Но забудь об этом. Я могу заниматься бизнесом, действуя через братьев. Завтра ко мне приедут Патрик и Марио. Я все с ними обговорю. А ты забудь об этом, любимая.
Донна поджала губы и тихо сказала:
— Взгляни на это с другой стороны, Джорджио. Не так уж это смешно. И на почтовых бумагах аукциона я числюсь в качестве распорядительного директора, и то же самое — в строительном бизнесе. Вчера я просмотрела бумаги у тебя в столе. Мое имя написано на множестве почтовых бумаг. Если Кэрол доверили работать на автомобильном аукционе, то я не вижу причин считать меня настолько глупой, чтобы я не смогла работать там. Вообще-то я не собиралась этим заниматься, но все вокруг утверждали, что мне следует проявить интерес… И даже твои мама и папа… — Она была расстроена.
Очень расстроена. Многие годы она пребывала на заднем плане, в тени Джорджио. От нее другого и не ждали. А теперь это рыцарское отношение мужа, которым тот пытался смягчить удар от сознания ее некомпетентности, вызвало обратную реакцию, неожиданно поразив ее в самое больное место. И еще Донна поняла, что эта боль таилась в ней долгие годы.
Джорджио зажмурился и провел себя рукой по лицу.
— Прости меня, мой ангел. Мне, честно, глубоко жаль. Дело не в том, что ты, дескать, на это не способна. Просто ты никогда не работала. Тебе никогда и не нужно было работать. И, конечно, ты не нуждалась в деньгах. Причем каждый пенни, что лежит у нас в банке, заработан честным путем. Они не смогли доказать, что дома, машины да и все прочее были куплены на ворованные деньги. Вот главная штука во всей этой ситуации. Каждый год из тех, что я отбываю, припаяли мне со слов Уилсона. Они не смогли доказать и то, что я вообще занимался сомнительными сделками хотя бы раз в жизни. Весь мой бизнес законный. Так что продолжай жить, как жила раньше. А бизнес предоставь мне.
Донна низко опустила голову, и Джорджио, взглянув на блестящие каштановые волосы, вздохнул: «Во многом она такой ребенок! Эта вот ранимость и привлекла меня к ней…»
— Но что же мне делать, Джорджио? — тихо спросила она. — Чем мне заниматься целыми днями, пока ты здесь? Наши друзья относятся ко мне так, будто я или мы разносим чуму. Или, лучше сказать, твои друзья. Мне никто из них не нравится. Я постоянно выслушиваю от них сентенции о людях, возвращающихся с лесоповала. Это выражение Дэви, а не мое. Все наперебой внушают мне, чтобы я занималась делами мужа. Так скажи же мне, Джорджио, что мне делать, а? Должна ли я сидеть дома, как Золушка, одетая и причесанная, хотя мне некуда идти? Или как? Вчера я поняла, что мне нужна какая-то работа. Я не могу каждый день сидеть в своем доме и ждать, когда ты мне напишешь письмо или когда пора будет ехать к тебе на свидание. Ты же больше не приходишь домой, не забывай! Я одна. Совершенно одна, за исключением Долли. У меня даже нет ребенка, чтобы тот занимал мое время. А теперь я пытаюсь проявить интерес к бизнесу, а ты смеешься надо мной, как над глупой девчонкой. Так скажи мне, любовь моя, что мне делать?
За последние двадцать лет Джорджио никогда не слышал, чтобы его жена так говорила. Раньше она всегда высказывала лишь то, что он хотел услышать. Он понял, что девять месяцев, предшествовавшие суду, стали временем серьезных испытаний для нее. И неожиданно посмотрел на жену новым взглядом, словно бы со стороны: как она красива, как стройна. Увидел ее глазами других: очаровательной женой Джорджио Бруноса. Она служила ему украшением, а страсть, которую он к ней испытывал, настоящая страсть, сглаживалась домашней фамильярностью… Вот она стоит сейчас рядом с ним, и он должен быть благодарен ей за это. Другие жены в ее положении быстро набили бы себе карманы и вырвались прочь из дома раньше, чем состоялся бы суд!
Джорджио очень глубоко вздохнул. Впиваясь мягким взглядом карих глаз в жену, нежно произнес:
— Прости меня, Донна. Ты права. Я слишком много думаю о себе. Я всегда занимался только собой. Это плохая привычка, но она у меня с детства. Мне мои грехи известны, как никому другому. Делай все, что считаешь нужным для себя. Просто я не хотел, чтобы ты надрывалась, когда в этом нет особой необходимости.
Она с трудом сглотнула, но в горле остался комок слез: «Что-то в последнее время у меня глаза постоянно на мокром месте».
— Мне нужно что-то делать, — вновь заговорила она. — Дом такой большой и пустой без тебя. И, помимо всего прочего, я раньше ждала, что вот ты приедешь вечером домой, и хранила этот дом для тебя, а не для себя. А теперь чувствую себя как в тюрьме. Вероятно, в тюрьме иного рода, чем твоя, но все равно в заключении. Брожу по дому, касаюсь разных вещей. Долли содержит дом в чистоте; он почти стерилен как операционная. Немного занимаюсь садом, иногда читаю журнал или книгу. Ложусь спать в девять, предварительно выпив снотворного и стакан шотландского виски. Ты такой жизни хочешь для меня, Джорджио? Так я буду медленно умирать от тоски, тревоги и сожаления. Впервые за двадцать лет супружества я предоставлена самой себе, и мне это вовсе не нравится. Я это ненавижу! Но дела сейчас обернулись так. Как только ты возвратишься домой, мы вернемся к нашему прежнему образу жизни. Однако сейчас я хочу работать. Думаю, это лучший выход для нас обоих.
