В мгновение ока все мои сомнения рассеялись, точно туман под лучами восходящего солнца.
Я не позволю ей умереть.
Над восточным горизонтом уже разливается чистейший бледный свет, когда начинают звонить колокола церкви Святого Михаила. Я слышу звон, но не знаю, бьют ли куранты ровно час или полчаса. Такое ощущение, что время остановилось, сменившись вечным «сейчас», непреходящим мгновением между жизнью и смертью.
Эмили бредет все дальше и дальше, уже по пояс в воде. Я выступаю из укрытия на берег, чтобы крикнуть ее имя, но, прежде чем я успеваю открыть рот, она оборачивается и смотрит на меня, слегка покачиваясь под напором течения.
Только сейчас я замечаю, что на шее у нее черная бархотка с медальоном, где хранится прядь волос, которую она отрезала у Феба Даунта, когда он лежал в заснеженном саду лорда Тансора, убитый моим отцом.
Увидев, что я собираюсь обратиться к ней с какими-то словами, Эмили подносит палец к бескровным губам, призывая меня к молчанию. А другую руку простирает ко мне, по всей очевидности веля мне оставаться на месте. Разумеется, я подчиняюсь безмолвным приказам, ведь она по-прежнему остается моей госпожой.
Против ее вновь окрепшей воли не пойдешь. Теперь я понимаю, что не сумею спасти Эмили, ибо она не желает спасения.
Исхудалая, бледная, с растрепанными волосами, она все равно величественна — настоящая королева, неприступная, непобедимая, красивая уже не смертной, а потусторонней, неземной красотой. Да как я вообще могла думать, что мне удастся взять над ней верх?
Все яснее ясного.
Она взяла верх надо мной, несмотря на все мои хитрости, несмотря на все уловки, измысленные мной по наставлению мадам с целью погубить ее.
Но я не менее ясно читаю еще одно в улыбке, обращенной ко мне сейчас и приводящей меня в смятение, — улыбке печальной, нежной, но загадочно многозначительной, которой Эмили словно хочет сказать, что давно раскрыла все до единого мои секреты. Такого быть не может, но одно это маловероятное предположение укрепляет во мне ощущение полного ее превосходства надо мной.
Так мы стоим, глядя друг на друга в безмолвном соучастии, а вокруг все громче звучат звонкие птичьи голоса, приветствующие наступление нового дня, и легкий ветерок колеблет пушистые метелочки высокой травы на берегу и вздыхает, шепчет в ветвях плакучих ив.
Эмили снова улыбается, но теперь уже без всякой многозначительности, вселяющей тревогу, и снова сердце мое сжимается от жалости и сострадания.
Время идет, но по-прежнему ничего не происходит. Эмили стоит по пояс в воде, то и дело поглядывая вверх по течению, в сторону пастората, словно в ожидании какого-то важного события.
Потом, проливая в мир потоки новорожденного света, над лесистым горизонтом наконец появляется солнце, и сверкающий покров из дрожащих золотых звезд ложится на Эвенбрук. Повернувшись к восходящему солнцу, Эмили вынимает что-то из кармана ночной сорочки. Поначалу я не могу рассмотреть, что именно — а потом мое бедное сердце холодеет от ужаса.
Фотография Феба Даунта в траурной рамке. Фотография, которая должна находиться там, где я совсем недавно ее оставила, — в запертом потайном шкапчике за портретом Энтони Дюпора.
Выходит, Эмили знала о пропаже писем своего возлюбленного. Но знала ли она, догадывалась ли, кто взял их?
Она подносит фотографию к лицу, теперь озаренному ярким светом, и целует, а потом с экстатической нежностью прижимает к груди. Закрыв глаза и по-прежнему прижимая к груди портрет возлюбленного, она медленно падает вперед.
Несколько мгновений она тихо плывет лицом вниз по течению — распущенные волосы струятся по воде позади нее. А потом тяжелый намокший плащ начинает увлекать ее ко дну, и она безропотно отдается холодным объятиям Эвенбрука.
Не в силах больше смотреть, я отворачиваюсь, вся в слезах. Когда я набираюсь смелости, чтобы снова повернуться к реке, Эмили уже исчезла из виду, унесенная быстрым течением.
Так умерла Эмили Грейс Дюпор, двадцать шестая баронесса Тансор.
Мой враг.
Мой друг.
II
Сумка егеря
Прошло полчаса, как я вернулась в дом (никем не замеченная, я уверена) с потрепанной кожаной сумкой, оставленной Эмили в траве на берегу Эвенбрука.
Я решила не обследовать содержимое сумки, покуда не укроюсь в своей комнате. И вот, все еще дрожа всем телом от пережитого у реки потрясения, я запираю за собой дверь, ставлю сумку на стол у окна и расстегиваю.
В сумке я нахожу два запечатанных конверта — один адресован инспектору Галли, другой мне. Письмо, обращенное ко мне, я привожу здесь полностью.
Эвенвуд-Парк
Истон, Нортгемптоншир
28 мая 1877 г.
Моя дорогая Эсперанца (больше не Алиса)!
Сейчас, когда ты читаешь эти строки, ты уже знаешь, что я положила сделать.
Мне сообщили, что инспектор Галли и еще четверо полицейских приехали из Лондона и в настоящее время находятся в Истоне. Я прекрасно понимаю, зачем они здесь, а потому сейчас исполню намерение, взятое уже несколько недель назад.
Ничто не заставит меня отступиться от принятого решения, но я должна уладить кое-какие дела, прежде чем совершу последний, необратимый шаг. Отдельное письмо, предназначенное моему любимому старшему сыну, ранее было передано мистеру Дональду Орру с наказом вручить его Персею в случае моей смерти.
Я узнала тебя с первого взгляда, моя милая девочка, когда ты явилась на собеседование. Едва ты вошла в комнату, я мысленно перенеслась на двадцать с лишним лет назад, когда впервые встретилась с неким джентльменом в холле вдовьего особняка. Наверное, ты не знаешь, насколько ты на него похожа, но я сразу увидела сходство — я говорю даже не о сходстве черт и повадок, хотя оно поистине поразительное, а о менее уловимом, но даже более сильном сходстве по общему впечатлению. Впервые увидев тебя, я словно воочию увидела его, хотя передо мной стояла девятнадцатилетняя девушка.
Моя интуитивная догадка относительно твоей подлинной личности объяснила очень многое — и почему я сразу почувствовала родство душ с тобой, и почему молодая барышня, обладающая столь многими достоинствами, такая красивая, такая образованная и такая самоуверенная, несмотря на показную кротость, вдруг пожелала поступить в услужение горничной. Неужто тебе не показалось странным, что ты так быстро получила место, на которое претендовали гораздо более опытные и сведущие соискательницы?
История твоей жизни, поведанная тобой, казалась правдоподобной и вроде бы подтвердилась в ходе последующего наведения справок — но ведь она была вымышленной, не правда ли?
