— Да, — ответил мистер Роксолл. — Мне показалось, оно… наводит на определенные мысли.
— То есть?
— Из ответа моего дядюшки на одно из писем друга явствует, что мистер Картерет пользовался помощью дочери, свободно владевшей французским языком, в ходе работы над историей семейства Дюпоров, каковой монументальный труд моего дядюшку попросили завершить после смерти мистера Картерета.
Я недоуменно спросила, почему это представляется существенным.
— Да вот почему. Мой дядюшка упоминает о том, что мистер Картерет с дочерью приводили в порядок бумаги, имевшие отношение к первой жене лорда Тансора, леди Лауре, которая, уже состоя в браке с милордом, провела довольно долгое время за границей, словно предвосхищая длительное пребывание мисс Картерет на Континенте после смерти Феба Даунта.
— За границей? — переспросила я.
— Похоже, главным образом она проживала в бретонском городе Ренн. Странный эпизод. Очень странный.
— Боюсь, я по-прежнему не понимаю, — сказала я.
— Я тоже, дорогая моя, — улыбнулся мистер Роксолл. — Но чутье подсказывает мне, что сей факт имеет важное значение, хотя мы, увы, не сможем сделать никаких выводов ни из него, ни из прочих интересных обстоятельств, обсуждавшихся в разговоре с инспектором Галли, покуда туман не начнет рассеиваться, а я надеюсь и верю, что такое рано или поздно произойдет.
По давней традиции, установившейся еще в XIV веке — после того, как 31 декабря Черная смерть унесла старшего сына семейства, — Дюпоры не праздновали Новый год, и миледи с удовольствием соблюдала эту традицию. В любом случае ужин в канун нового, 1877 года получился на редкость скучным.
Никаких гостей, разумеется, не было, и я не особо старалась произвести приятное впечатление. Миледи же, напротив, находилась в превеселом расположении духа и, вопреки своему обыкновению, щебетала без умолку, перескакивая с одной пустяковой темы на другую, снова и снова перечисляя места, где намеревалась побывать со мной, и людей, с которыми хотела меня познакомить. Она настолько утомила меня своей болтовней, что под конец я чуть не выла от досады.
Мистер Рандольф отсутствовал неизвестно где, а его брат сидел погруженный в угрюмое раздумье, лишь изредка отпускал колкие замечания и бросал на нас с миледи мрачные взгляды.
После ознакомления с третьим Разъяснительным Письмом мистер Персей стал предметом моего повышенного внимания, хотя я старалась не выдавать своего интереса. Незаметно наблюдая за ним, молча поглощающим ужин, я вспоминала нашу недавнюю встречу в церковном портике, когда молодой человек рассердился на меня, что я пресекаю все его попытки «протянуть мне руку дружбы», как он выразился. Я сожалела, что не выказала большей готовности к сближению, но здесь уже ничего не могла поправить. Впрочем, его вспышки раздражения и его подозрения относительно моих чувств к мистеру Рандольфу вселяли в меня известную надежду, ибо могли свидетельствовать не столько об уязвленной гордости, сколько об огорчении, вызванном моей холодностью. Я думала также о надписанном экземпляре «Мерлина и Нимуэ», преподнесенном мне мистером Персеем, — сейчас, по прошествии времени, я допускала, что сей жест имеет больше значения, чем мне показалось поначалу. Возможно, завоевать любовь мистера Персея Дюпора будет не так трудно, как я думала, хотя брак с ним по-прежнему представлялся делом неосуществимым. Все же теперь у меня появилась надежда, что он обладает чувствительным сердцем и я занимаю в нем хоть какое-то место.
— Как поживает мистер Роксолл? — спросила миледи после ужина, когда мы с ней перешли в гостиную.
— Обыкновенно поживает, — раздраженно буркнула я, не отвлекаясь от изучения ковра под ногами.
— Право слово, Алиса, — расстроенным тоном промолвила она, — вы сегодня весь вечер чем-то недовольны. Что могло испортить вам настроение сейчас, когда нам с вами предстоит столько интересного? Или вы не хотите ехать в Лондон?
— Хочу, конечно.
— Надеюсь. Поездка пойдет вам на пользу.
Ничего не отвечая, я хватаю с ближайшего столика книгу с последней пьесой мистера Теннисона «Королева Мария» и делаю вид, будто читаю; но почти сразу строчки начинают расплываться перед моими утомленными глазами, книга выпадает из моих рук, и я бессильно откидываюсь на спинку кресла.
— Алиса! — испуганно вскрикивает леди Тансор. — Вам дурно?
Услышав тревогу в голосе матери, мистер Персей, сидевший в дальнем углу комнаты с нераскрытым «Тинсли мэгэзин» на коленях, вскакивает с места и быстро подходит к нам.
— Успокойтесь, матушка, — слышу я его голос, — я обо всем позабочусь. Как вы себя чувствуете, мисс Горст?
— Голова немножко кружится, — лепечу я, — но прошу вас, не волнуйтесь. Ничего страшного, правда. Легкое переутомление, вот и все. Я плохо спала прошлой ночью.
— Тем не менее, — настойчиво говорит он, — нам нужно отвести вас в вашу комнату, а затем послать за Пордейджем.
Я пытаюсь заверить, что в этом нет необходимости, но мистер Персей грубовато и взволнованно пресекает мои возражения и зовет одного из лакеев, стоящих за дверью. Только тогда я осознаю, что он взял мои руки — осторожно, но решительно — и теперь легонько растирает. Конечно, мне следовало бы тотчас же отстраниться от него, но я этого не делаю, ибо испытываю восхитительное чувство покоя и безопасности от прикосновений теплых белых пальцев наследника Дюпоров.
Меня уложили в постель, и вскоре после ухода доктора Пордейджа (который заставил меня содрогнуться от отвращения, потрогав мой лоб холодной влажной ладонью, но правильно указал на необходимость хорошенько выспаться) я погрузилась в глубокий сон.
Я проснулась среди ночи от легкого шевеления под боком и рывком села в постели.
Из щели между оконными портьерами на кровать падала полоса бледного лунного света, и в ней я увидела спящую рядом женщину.
Я окликаю ее по имени. Она открывает глаза, сонно смотрит на меня и бормочет:
— Алиса, дорогая… Я разбудила вас?
Я встаю с постели и зажигаю свечу. Миледи садится, с распущенными по плечам и спине длинными волосами. Она кажется какой-то маленькой, и в следующий миг я понимаю почему.
На ней мужская ночная сорочка. Из свободно ниспадающих рукавов видны только самые кончики тонких пальцев, просторные складки полностью скрывают фигуру, на груди слева вышит герб Дюпоров и под ним инициалы «Ф. Р. Д.».
Это ночная рубашка ее покойного возлюбленного.
Я застыла со свечой в руке, ошеломленно уставившись на миледи, на чьем лице — белом, как надетая на ней сорочка, — плясали тени от трепещущего свечного пламени.
