— Не надо всерьез обижаться на Борю, — сказал Бруни. — Его несдержанность — его беда. В побуждениях он чист.
— В самом деле пора, — сказал Шубин.
Он встал. Остальные покорно поднялись, и в их молчании были укор и разочарование. Шубину стало неловко.
— Значит, вы хотите, чтобы я завтра пришел на митинг? — спросил он.
— Нет, это не главное, — обрадовалась Наташа. — Главное — чтобы вы взяли письмо в Москву и отдали его честному журналисту.
Они протолкались к выходу. Кафе было полно. Вокруг толпились подростки, одетые и причесанные с провинциальной потугой на телевизионную рок-моду. Все были заняты друг другом.
— А им и дела нет, — сказал вдруг парень в ватнике, словно угадав мысль Шубина.
Они остановились перед выходом из кафе. Неоновая надпись бросала красные блики на лица заговорщиков.
— Мы вас проводим до гостиницы, — предложил Бруни.
— Далеко?
— Нет, три квартала.
Они повернули направо. Шубин понимал, что одного его не отпустят. Ну что ж, потерпим их общество еще пять минут.
— Мы с вами расстанемся на углу, — сказал Бруни. — Может быть, за вами наблюдают. Вы возьмете письмо?
— Возьму.
— Его передаст вам Наташа, если вы зайдете в книжный магазин.
— Зачем такая конспирация? — улыбнулся Шубин.
— Вы знаете, наверное, — сказал Бруни, — на что способны испуганные люди, облеченные властью.
— На что же?
— Вас могут скомпрометировать. Это лучший способ избавиться от опасного свидетеля.
— Меня трудно скомпрометировать.
— Трудно? — ухмыльнулся парень в ватнике. — Вот, видишь, ребята идут? Устроят драку. Попадем в милицию, а потом доказывай, что ты не верблюд. Даже фельетон сообразят: «Общественники — хулиганы».
Шубина вдруг кольнул страх. Бывает — ничего не случилось, ничего и не должно случиться, а в сердце неожиданный сбой. Осознание того, что ты очень далек от дома, где твои права кто-то охраняет и можно в крайнем случае кому-то позвонить… А здесь свой мир, и им правят не эти ничтожные, хотя и отважные заговорщики, а уверенные в себе Силантьев и послушный ему Николайчик.
И Шубин стал присматриваться к двум ребятам, что, видно, шли к кафе, и дела им не было до кучки людей, двигавшихся навстречу. Они были в подпитии и чуть покачивались. Поравнявшись с ними, Шубин невольно шагнул в сторону, чтобы не задеть ближнего к нему парня. Парни прошли мимо, ничего не случилось, но гадкое чувство близкого страха осталось.
И тут Шубин услышал сзади голос:
— Сколько времени?
Шедший там, за спиной, Бруни ответил:
— Четверть десятого.
Шубин продолжал идти вперед, не оглядываясь, и следующие слова донеслись издали:
— Ты не уходи, папаша, не спеши, закурить найдется?
— Я не курю, — сказал Бруни.
— Он не курит? — послышался удивленный голос второго парня.
— Отстаньте! — это голос Наташи.
Тогда Шубин обернулся.
Один из ребят тащил за рукав Наташу, второй отталкивал Бруни.
Борис кинулся назад, а парень в ватнике остановил Шубина, который рванулся было на помощь.
Теперь страха не было. По крайней мере, их трое мужчин, даже если не считать Бруни и Наташу.
Второй пьяный отпустил Бруни и встретил Бориса ударом в лицо, которого тот не ожидал. Шубин видел, как голова Бориса дернулась, как он пошатнулся и протянул руку к стене дома, стараясь удержаться на ногах.
— Да погоди ты! — рявкнул Шубин, вырываясь у парня в ватнике и кидаясь на того, кто ударил Бориса. Он ударил его, но удар пришелся в плечо куртки и скользнул, а пьяный отклонился в сторону и успел бы ударить Шубина, но тут его перехватил парень в ватнике. Они сцепились и превратились в одного темного, толстого, качающегося и рычащего человека, а тот, что держал Наташу, отшвырнул ее в сторону. Наташа упала, и Шубин увидел в его руке нож. Может, даже не увидел — было почти совсем темно, но почувствовал, что у него в руке нож.
— Осторожнее! — крикнул Шубин. — Нож!
Где-то на периферии зрения Шубина замелькало синим, но он не мог обернуться — он смотрел на руку, в которой был нож.
Взвизгнула сирена.
— Милиция! — закричала Наташа.
Шубин видел, как она поднимается с мокрого снега, скользит и тянется на мостовую, поднимая руку, призывая на помощь.
И в этот момент неподвижности парень в ватнике крикнул в самое уха Шубина:
— Бегите! Там двор! Бегите!
Сирена приближалась. Один из пьяных, тот, что с ножом, начал отступать, но отступал он не спеша, один шаг, другой. И тут Шубин увидел, что он кинул нож, — тот рыбкой блеснул под далеким фонарем и упал у ног Бориса.
Парень в ватнике резко рванул Шубина к стене дома. Шубин упирался, но молчал. Парень был сильнее.
Шубин не понял, как получилось, что он уже стоял в арке, где было совсем темно. И парень в ватнике быстро шептал:
— Поверни направо и выйдешь к гостинице. И прямо в свой номер.
— Но мы ничего не делали.
— Беги, идиот! — прошипел парень в ватнике. — Разве не понимаешь: московский журналист участвует в пьяной драке…
Визжали тормоза. Засвистел милицейский свисток.
— Беги же!
И Шубин послушался. Он побежал в арку, по белому снегу между корявых кустов. Ударился о ствол дерева. Остановился, чтобы понять, куда бежать дальше, и взгляд его метнулся назад, к арке, подобной черной овальной раме для картины: в ней маленькая фигура парня в ватнике отбивалась от милиционера, не пуская его во двор.
И тогда до Шубина дошло, что это все охота, охота за ним, чистым, законопослушным, недавно вернувшимся из Аргентины корреспондентом газеты «Известия».
И он побежал прочь от арки.
Оказавшись шагов через сто в узком переулке, Шубин перешел на шаг, чтобы выглядеть человеком, который от нечего делать фланирует по улицам города, потому что именно таким образом обманывают погоню киногерои. Сзади послышались голоса — невнятные, но угрожающие. Улица была пуста, и спрятаться было негде. Напротив стоял одноэтажный дом за высоким деревянным забором. В заборе была дверь. Шубин скользнул внутрь и, прикрыв дверь, прижался к ней всем телом, глядя наружу через узкую щель между досок.
Из двора, который он только что миновал, выбежали два милиционера.
Они бежали тяжело, скользили, шинели путались в ногах. В переулке милиционеры остановились, с стали смотреть — сначала направо, потом налево.
