Сейчас они посмотрят на забор и догадаются, понял Шубин. Он начал осторожно продвигаться в сторону от двери.
Сзади хлопнула входная дверь дома. Яркий прямоугольник света упал на снег и достиг ног Шубина. Шубин обернулся. На крыльце черным силуэтом на фоне желтого света стояла женщина. Она прикрывала глаза ладонью, вглядываясь в темноту.
— Это кто там? — спросила она.
А милиционеры слышат, понял Шубин. Они все слышат.
Он чуть было не сказал женщине: «Тише».
Но сдержался. Он неподвижно стоял животом к забору, повернув голову так, чтобы видеть дверь. На улице было тихо. Возможно, милиционеры подкрадываются к калитке.
Вдруг стало темно. Хлопнула дверь. То ли женщине стало холодно, то ли она решила, что шум ей померещился.
Шубин понял, что жутко вспотел. Пот катился по спине и животу. И лоб мокрый. Он провел рукой по лбу и понял, что потерял кепку, отличную английскую кепку. И где — не помнит.
Шубин расстроился. И сам удивился тому, что в такой момент может расстраиваться из-за кепки.
Он снова взглянул в щель. Улица была пуста.
Но это могло быть хитростью милиционеров. Он решил подождать. Он сосчитал до ста, потом принялся считать снова. Сначала до ста потом до пятисот. К третьей сотне он страшно замерз.
Ну черт с вами, сказал он себе с ожесточением, будто стараясь рассердиться. Он широким жестом распахнул калитку и вышел, медленно воображая разговор с милиционерами, что выскочат сейчас из-за угла большого дома. «Да, я гулял, я ничего не видел, а во двор зашел облегчиться. Простите, у меня слабый мочевой пузырь, а в вашем городе нет общественных туалетов».
Не прерывая этого внутреннего монолога, Шубин вышел на улицу и, мысленно представив план города, направился направо, в сторону вокзала.
Почему-то лицо мерзло. Он снова провел по нему, полагая, что это пот, но пальцам было липко. Бровь над правым глазом была рассечена. Шубин не мог вспомнить, когда это случилось — вроде бы его никто не бил… Он нагнулся, набрал пригоршню снега и приложил снежок к брови.
Шубин долго шел по плохо освещенным переулкам, почти никого не встречая. Город ложился рано, закрывался в своих ячейках у телевизоров.
Затем неожиданно, с непривычной стороны, вышел на вокзальную площадь и увидел гостиницу сбоку, отчего не сразу узнал ее.
Он словно оказался в другом городе — шумном, громыхающим поездами, шуршащем автобусами и машинами, что подъезжали к вокзалу, перекликающемся голосами.
Видно, пришел поезд — на остановках и у стоянки такси толпились люди.
Встретив удивленные взгляды респектабельно парочки, которая почему-то вышла на вокзальную площадь гулять с пуделем, он вспомнил, что все еще держит у брови снежок. Он отбросил его. Под фонарем было светло — снежок стал розовым.
Шум площади и ее обыденность отрезали кинематографический кошмар драки и бегства, и ему не хотелось думать, что все это было. Ничего не было — даже разговоров в кафе и у вонючей речки. Но как назло от вокзала волной пошел тяжелый ядовитый запах, от которого хотелось зажать нос и спрятаться за дверь, что Шубин и поспешил сделать, повернув к гостинице, кораблем плывшей над площадью, — почти все окна в ней светились нерушимостью цивилизации и горячего чая у дежурной по этажу.
Молодой человек с красной повязкой и такой предупредительный днем встал и преградил дорогу Шубину. Тот долго копался по карманам, разыскивая пропуск в гостиницу. Подвыпившие, модно одетые юноши оттолкнули его и принялись совать молодому человеку деньги, склоняясь близко и заговорщицки пришептывая.
Шубина совсем оттеснили, и он вдруг испугался, что останется ночевать на вокзале, в чем была доля черного юмора. И в этот момент его заметила Эля, которая сидела в холле и ждала его.
Она возникла за спиной молодого человека с красной повязкой, и Шубин не сразу узнал ее, потому что уже привык к энергичному существу в кожанке и надвинутой на глаза кепке. А Эля была в синтетической дубленке, на плечах белый платок, темные волосы были завиты к концам.
— Этого пропустите, — сказала он громко, и человек с повязкой тут же подчинился, не столько словам, как тону.
— Проходите товарищ. Вы чего жметесь, гражданин, вы чего там жметесь? — словно Шубин сам был виноват в том, что до сих пор не вошел в гостиницу. Неандертальские глазки дежурного издевались над Шубиным — конечно же, он узнал постояльца.
Хорошо одетые юноши нехотя пропустили его.
В холле было тепло и светло. Эля сразу увидела ссадину над бровью.
— Что с вами? — спросила она. — Вы упали?
— Подрался, — сказал Шубин.
— Ну уж шутки у вас, Юрий Сергеевич.
— А ты что здесь делаешь?
— Я ждала вас, Юрий Сергеевич.
— Ждала? Почему?
— Хотела и ждала. А вы не рады?
— Очень рад. Только не ожидал.
— Значит, я сюрприз вам сделала.
Они стояли посреди холла, возле забытых ремонтниками козлов.
Мимо прошли хорошо одетые юноши, они повернули налево, к приоткрытой двери в ресторан, и, проследив за ними взглядом, Шубин услышал, как ресторанный оркестр настраивает инструменты.
— Что же мы будем делать? — спросил Шубин.
Он так был раздосадован, увидев Элю, потому что мечтал о том, как бы забраться в номер и остаться одному. Очевидно, Эля почувствовала это в его голосе и быстро сказала:
— Я могу уйти. Мне все равно домой пора. Я просто шла из гаража и думаю — мало ли что, город чужой…
— Готовилась искать меня по моргам?
— У нас это бывает, — сказала она серьезно. — А морг у нас один.
— Тогда пошли ко мне, — сказал Шубин.
— В номер?
— Ну не стоять же здесь?
— Нет, в номер я не пойду.
— Почему?
— Я по номерам не хожу.
Она сказала это с вызовом, и Шубин улыбнулся.
— Ты уже ходила, — сказал он. — Сегодня у меня была. Даже раза три. И один раз, когда я спал.
— Так это днем. По делам.
Шубин понизил голос и спросил:
— А целовалась тоже по делам?
— Вот поэтому и не пойду, — обиделась вдруг Эля.
— Ну что тогда делать? Мне в любом случае надо умыться.
— Вы идите, я домой пойду.
— Слушай, — сказал Шубин, — а ты сегодня когда обедала?
— Днем перехватила, — сказала она. — День трудный, в разгоне. Я домой зашла, Митьке все сделала и к вам побежала.
