Значит, не прямо из гаража, отметил Шубин. Врать не умеет.
— Я что предлагаю, — сказал Шубин. — Давай тогда поужинаем в ресторане. И я за день ничего толком не поел.
— В ресторане? Нет, дорого.
— Это не твоя забота, — сказал Шубин. — Только, наверное, туда не попасть.
— Почему это?
— Желающих много.
Шубин уже жалел, что предложил ужинать. Он знал, что стоит ему потерять из глаз Элю, как разорвется связь, возникшая от того, что ради него другой человек поздно вечером притащился в гостиницу.
Правда, оставалась надежда, что в моральном кодексе Эли ресторан не значится.
Эля широко улыбнулась. Сверкнула золотая коронка.
— Я это устрою, — сказала она. — У меня официант знакомый. Я его уже видала, пока вас ждала. Он меня спросил даже — гулять собралась? Мы с ним в школе учились. В соседнем классе.
— Вот и отлично, — сказал Шубин. — Только у меня смокинга нет.
— Чего нет? — Эля не поняла его.
— Я не одет для ресторана.
— Вы что, сдурели, что ли? Сюда каждый, как хочет, ходит. А я прямо как подозревала — надела платье.
И было ясно, что ресторан — ее потаенная мечта, хотя сама она предложить такое развлечение не смела.
— Тогда веди переговоры с Мишей, а я через пять минут приду.
Шубин поднялся к себе. Отдавая ключ, рыхлая дежурная по этажу сказала:
— Вас тут женщина искала.
В голосе было осуждение.
— Я знаю, — сказал Шубин. — Я ее уже встретил.
— После двадцати трех посторонним в номерах не разрешается, — сказала дежурная.
— Еще десяти нет, — сказал Шубин. — Да и в номере у меня пусто.
— Я предупредила, — сказала дежурная, протягивая ему ключ с отвращением, словно некий символ разврата.
Шубин прошел к себе в номер. В туалете на раковине сидел таракан, удивленный столь поздним человеческим визитом. Он не спеша ушел в щель. Шубин поглядел на себя в зеркало. Ссадина была невелика, но вокруг была видна подсохшая кровь. Она начал мыться. Висок и бровь защипало от мыла.
Ничего страшного не произошло, рассуждал он. Давай считать путешествие сюда цепью различных, большей частью забавных, приключений, которые еще не закончились, но неприятностей не сулят… сулят, сулят! Шубин был суеверен.
Вот вроде и прилично. Жалко, что нет пластыря, впрочем, порез почти не заметен.
Шубин взглянул на часы: без двадцати десять. Неужели прошло только двадцать минут с того момента, когда пьяный спросил время у Бруни? А ведь в них уместилась драка, потом бегство, потом разговор с Элей… Шубин приложил часы к уху — забыл, что электронику не слышно. Он переложил сигареты в карман пиджака.
Площадь за окном была оживлена, свет фонарей поблескивал в складках одежд монумента труженикам перед вокзалом. Как же он не заметил его днем?
Шубин прикрыл фрамугу, чтобы не так тянуло запахами. И в самом деле, после переживаний следует выпить. Он старался не вспоминать о драке и о том, что могло случиться с его знакомыми. В конце концов они сами хотели, чтобы он ушел, и это было разумно. Они местные, им ничего не будет. А ему… получить телегу в Москву о недостойном поведении лектора? Кто-нибудь из недругов этим воспользуется, и в Женеву поедет другой. Желающих достаточно.
Шубин запер комнату и спустился вниз.
Эля раздобыла столик недалеко от эстрады и была тем горда. На нем стояла табличка «Стол не обслуживается». Добродушный увалень с широким плоским лицом — друг Миша — убрал табличку и посадил за стол двух командировочных среднего уровня. Они были раздражены и все еще переживали битву с администрацией. Один из них, горбатенький и унылый, сразу начал рассказывать Шубину, что они прописаны в гостинице и потому имеют первоочередное право скромно поужинать в ресторане:
— А свободные места есть, и их берегут для спекулянтов. Везде одно и то же, поглядите за соседний стол. Вы видите ту кавказскую компанию? Получается, что именно они, торговцы, и есть хозяева жизни. А один даже кепку не снял.
— В какую гостиницу ни придешь, — вторил другой командировочный, налитый здоровьем и потому особенно контрастный рядом со своим спутником, — везде они толкутся в вестибюле. Твою бронь найти не могут — понятно, почему не могут. У них связи с администрацией. Все куплены.
К счастью, не видя особого сочувствия, соседи по столу принялись жаловаться друг другу и забыли о Шубине и Эле.
На Эле было плохо сшитое платье из толстого сукна. Она его специально надела, понял Шубин, потому что надеялась, хитрая, что мы с ней сюда пойдем. Тобой манипулируют, Шубин. А впрочем, не так уж и плохо получилось. Все равно надо где-то питаться.
Миша принимал заказ у командировочных. Они долго выясняли, что можно есть, а что нельзя, почему этого нет, а в меню оно указано, а жесткое ли мясо? Эля сказала Мише, когда он обернулся к ним, держа перед собой книжечку:
— Мишенька, ты уж сам сообрази, хорошо?
— Горячее есть будете? — спросил Миша, тускло глядя на Шубина.
— Мы голодные, — сказал Шубин.
— Мишенька, ты все неси, — сказала Эля. — А мы пить будем? — это относилось к Шубину.
— Будем, — сказал Шубин. — Обязательно будем.
— Вот видишь, — сказала Эля, словно он ране высказывал сомнения. — Мы выпьем немного.
— Есть водка, коньяк и сухое вино, — сказал Миша.
Командировочный напротив услышал и вставил обиженно:
— Почему вы нам не сказали, что водка есть?
— Я в буфете спрошу, — сказал Миша. — А вам тоже?
— Нет, нам не надо, — сказал второй командировочный. — Мы будем пить коньяк, как заказывали.
Миша ушел за заказом, и Эля спросила:
— Вы обещали рассказать, что у вас случилось?
— Меня ждали общественники, — сказал Шубин. — Мы с ними разговаривали.
— Это психованный Борис, да?
— Там их четверо было. Еще девушка из книжного магазина.
— Очкастая? Знаю. Чего им нужно? На Силантьева жаловались?
— Рассказывали, как дела в городе.
— Дурачье они, — сказала Эля. — Они только злят начальство. А лучше не будет.
— Ты им не веришь?
— Разве так дела делаются? Это все равно, что в этот ресторан без знакомства идти. Там снаружи человек пятьдесят стоят, руками машут. А мы здесь сидим, понимаете?
— А завтрашний митинг?
— Они уже вам рассказали? Разгонят митинг. А им только неприятности.
