Эля стояла рядом с ним, осторожно касаясь его плеча.
— Эля, — сказал Шубин. — Я хочу попросить тебя об одной вещи.
— Да?
— Ты не согласишься быть моей женой?
— Ты с ума сошел!
— Я никогда в жизни не был так серьезен. Ты для меня — самый близкий человек на земле.
— Ой, ты для меня тоже. Митька и ты.
По коридору кто-то бежал. Остановился у двери. Громко спросил:
— Здесь?
Далекий невнятный голос дежурной ответил:
— Здесь, здесь.
Дверь распахнулась. Это был милиционер. Грязный, в саже. Он с порога закричал:
— Воды нет! Вода не идет!
— Знаю, — сказал Шубин.
— Но там горит! Весь этаж горит.
— Значит, не успели, — послышался слабый голос с кровати.
— Что делать?
Шубин вздохнул — никуда не деться.
— Будем выводить людей на крышу, — сказал он. — Сколько-то времени у нас есть. Давай, зови всех людей снизу. Пускай поднимутся. Проверьте по номерам, чтобы никто не остался. Я сейчас приду.
— Слушаюсь, — сказал милиционер. — Правильно, Юра.
— А сам придешь сюда. Гронского позови, нет, лучше того грузина, с огнетушителем… Будем поднимать наверх Спиридонова, — Шубин показал на кровать.
— Не надо, — сказал Спиридонов явственно. — Лишнее дело. Я умер.
— Иди, иди, — сказал Шубин.
— Сейчас, — милиционер громко затопал по коридору.
Эля отошла к кровати. посмотрев, Шубин увидел, что простыня и одеяло мокрые от крови, кровь течет на пол.
— Сергей Иванович, — позвал он.
Спиридонов не откликнулся.
— Он кровью истечет, — сказала Эля.
— Вижу. Перельют. Надо скорее его поднимать.
— А там мороз.
— Какого черта ты сомневаешься? — закричал Шубин. — Нельзя сомневаться. Если мы будем сомневаться, то останемся в мышеловке!
— Да, — сказала Эля робким голосом.
— Прости.
— Ты прав.
— Эля, если ты думаешь, что я сказал про женитьбу только потому, что у нас так получилось, — нет!
— Я верю тебе, Юрочка, — сказала Эля. — Ты не беспокойся, я тебе, конечно, верю.
По коридору снова затопали. Вошел милиционер, за ним Руслан. Руслан был черен — весь — от кепки до пяток. Кто-то еще топтался в дверях.
— Отнесем Спиридонова наверх, — сказал Шубин. — Нужно шесть человек, он тяжелый.
— Сейчас подойдут, — сказал Руслан. Зубы и белки глаз у него были белые. На кого же он похож? На шахтера, конечно же, на шахтера!
— Как там пожар? — сказал Шубин.
— Горит, — сказал Руслан. — Красиво горит.
— Нельзя понять, — сказал Коля. — Там дым.
Дым проникал и в номер, потому что дверь была открыта. Все толпились в махонькой прихожей.
— Заходите, — сказал Шубин. — Беремся за углы матраса, а двое посередине.
Спиридонов молчал. Эля наклонилась, попробовала пульс.
— Не задерживай, — сказал Шубин. — И захвати все одеяла. Сколько можешь. Его надо будет закутать.
Спиридонова они до крыши не донесли. Сначала пришлось остановиться между четвертым и пятым этажами. Спиридонов начал биться, будто хотел вырваться, он ругался, но невнятно, и непонятно было, чего он хочет. Эля, которая захватила с собой графин с водой, старалась его напоить. Он не пил. Потом вдруг перестал биться, замолк, вытянулся. Но еще не умер.
— Шубин, — прошептал он. — Шубин, ты здесь?
— Я здесь, Сергей Иванович.
— Прости, Шубин, — прошептал Спиридонов. Все замолкли, чтобы было слышно Шубину. Спиридонов быстро, мелко дышал. Потом заговорил снова: — Бойся Гронского. Он выживет. Ему надо будет это дело покрыть… нейтрализовать. Понимаешь? Ты скажи… меня нет, а ты скажи… только осторожно, а жена моя проживает… ты паспорт мой возьми.
И вдруг он замолчал. И перестал дышать. Сразу.
Они стояли вокруг и ждали чего-то. Эля поставила графин на пол и пригнулась к его лицу, слушала. Потом наклонилась еще ниже и прижала ухо к груди.
— Молчит, — сказала она.
Шубин увидал, что глаза Спиридонова полуоткрыты. Он положил ладонь ему на глаза, и веки послушно сомкнулись. Лоб Спиридонова был горячим.
— Все, — сказал милиционер.
Мимо них проходили люди, обходили, поднимаясь наверх, некоторые несли вещи. Они старались не смотреть на лежащего человека. И ничего не спрашивали.
Шубин ощутил усталую тупость проходивших людей. Уже не страх, а усталость, когда все равно.
— Поднимем его? — сказал Шубин.
— Ты что, совсем дурак? — удивился Руслан. — Зачем мертвого таскать. Ему и здесь лежать хорошо.
Он натянул одеяло на лицо Спиридонову.
И они пошли наверх, на крышу.
На крыше уже было много народу. Некоторые принесли одеяла и кутались в них, сидя на чемоданах, другие стояли или ходили, вглядываясь вдаль, смотрели в небо откуда должно было прийти спасение.
Говорили тихо.
— Старик, — вдруг вспомнил Шубин, — старик там сидит.
— Где? — не поняла Эля.
Но дежурная по этажу поняла. Она стояла рядом, закутанная в одеяло, которое капюшоном свисало на глаза.
— Помер старичок, вы ушли, а он помер, — сказала она. — Я точно знаю.
— Почему вы знаете?
— Потому что он со стула упал. Я слышу, со стула упал, а он помер. Инфаркт, наверно.
— Не надо, не ходи туда, — сказала Эля. — Он все равно умер.
— Все помрем, грехи наши, — сказала дежурная. — Никто живой не останется.
Шубин подумал — чего-то не хватает, чего-то ожидаемого. И понял: молчит колокол в церкви.
— Возьми куртку, — сказала Эля.
— Не надо, мне не холодно.
— Возьми, у меня одело есть.
— Вернусь, тогда возьму.
— Ты куда? Тот старик умер. Я сама видела.
Шубин увидел Гронского. Он стоял у края крыши, за ним шестерка Плотников. И две толстые женщины. Они были одеты — значит, было время одеться. Шубин понял, что он давно уже не видел Гронского. И он не обгонял их, когда несли Спиридонова. Значит, он поднялся сюда раньше.
