Гронский стоял, приложив к ондатровой шапке руку в перчатке, и смотрел вдаль, как моряк, ожидающий встречи с землей.
Шубин хотел было сказать ему, что Спиридонов умер, но потом передумал: если сам не спрашивает, значит, забыл о начальнике. Вспомнит.
Подул ветер. Это хорошо. ветер нужен. Зачем? Голова работает с трудом. Ветер нужен, объяснил он себе терпеливо, чтобы разогнать газ, и тогда мы все выйдем из гостиницы. Газ улетит, и мы выйдем. Если, конечно, огонь не отрежет нам путь.
— Коля, — позвал он. — Пошли вниз.
— Пошли, — сказал Коля, святой человек. — Зачем?
— Посмотрим, где огонь. И можно ли выйти из гостиницы.
— Я с вами пойду, — сказал Руслан. — Здесь холодно.
— А выйти нельзя, — сообщил милиционер, спускаясь за Шубиным по лестнице. — Там газ.
Было темно, приходилось идти, придерживаясь за стену.
— Ветер, — сказал Шубин. — Если станет сильнее, он разгонит газ.
— Ветер есть, — сказал Руслан. — Еще какой!
Спиридонов лежал на площадке, и Шубин, проходя, не удержался — поднял его уже похолодевшую тяжелую руку и постарался нащупать пульс.
Руслан и Коля молчали, ждали.
— Пошли, — сказал Шубин.
Но они смогли добраться только до третьего этажа. Там уже был такой дым, что не выйдешь даже в холл. снизу доносился громкий треск — огонь пожирал нижние этажи. Шубина охватил ужас от ненадежности существования, от того, что огонь пытается выгрызть низ гостиницы и скоро, очень скоро он подточит ее, и крыша со всеми людьми, и Эля, и он — все рухнут в оранжевое пламя.
Шубин даже забыл, что хотел найти старика Володиевского.
— Плохие дела, — сказал Руслан.
— Поднимемся на четвертый, — сказал Шубин.
Там они подошли к окну, что выходило на площадь. Луна спряталась, и стало куда темнее. И небо светилось меньше. Площадь порой скрывалась за клубами дыма, что рвались снизу. Клубы мешали смотреть.
— Что хотите? — спросил Коля.
— Хочу понять, есть ли ветер на площади.
Он вглядывался в прорывы в дыму, стараясь угадать, в каком состоянии газ. Ему казалось, что желтая мгла завивается смерчиками… нет, наверное, он так хочет это увидеть, что видит.
— Погляди, — сказал он Коле.
Милиционер и Руслан прижались к стеку.
— Поехала, сказал Руслан. — Точно говорю, поехала.
— Кажется, гонит, — сказал Коля. — Только не знаю, хорошо это или плохо.
— Почему? — спросил Руслан.
— А потому, — рассудительно произнес милиционер, — что ее может нагнать еще больше, чем раньше. Ты думаешь, что ее отгонит, а ее может пригнать.
Это была здравая, хоть и грустная мысль.
Дым валил все сильнее, и площадь появлялась лишь в редких просветах.
— Пошли наверх, — сказал Шубин. — Все ясно.
На крыше мало что изменилось — лишь возросло напряжение. Многие столпились у края, заглядывая вниз, показывали пальцами. Шубин понял, что надежда на то, что ветер, который не спадал, отгонит газ, овладела всеми.
Эля подбежала к Шубину.
— Разгоняет, — сказала она. — Ты знаешь?
— Хорошо бы скорее, — сказал Шубин. — Горит уже третий этаж.
— Не может быть, — прошептала Эля. Она сразу все поняла.
Высокий столб дыма поднялся над крышей, порывом ветра его бросило на людей, кто-то закашлялся. Испуганно вскрикнула женщина. Поднимавшийся ветер подавал надежду на спасение. Черный дым напомнил об опасности.
Шубин смотрел вдаль, к реке, к заводу. Зарево пожара на текстильной фабрике достигло реки, и Шубин мог поклясться, что видит не ровную желтую гладь, а клубы тумана, гонимого ветром.
— Надо спускаться, — сказал кто-то.
Гронский пошел к выходу с крыши. Шубина он обошел, словно не заметил.
За ним потянулась толстая Вера с приятельницей. Сзади шагал шестерка Плотников.
— Вы хотите спускаться? — спросил Шубин. — Я там только что был. Горит уже третий этаж. Вы не пройдете.
— Не поднимайте паники, — брезгливо сказал Гронский. — Мы намочим полотенца и пробежим.
— Вы забыли, что воды нет? — Притворяется он, что ли? Или обезумел?
— Как так нет воды? — Гронский подобрал брыли и нахмурился.
Шубин понял, что Гронский на крыше давно, он сюда поднялся еще до пожара, чтобы первым увидеть спасательные вертолеты.
— Воды нет давно, — сказал Шубин, понимая, что его слушают несколько десятков человек, готовых ринуться за спасителем — Гронским. — Вы сгорите. Это не лучшая смерть.
— Не может быть, — сказал Гронский, забыв следить за своим голосом. Оказалось, что в действительности он у него куда выше, чем полагают окружающие.
— Три этажа уже сгорели, — сказал весело Руслан. — А вы, гражданин, пока мы пожар тушили, по крыше гуляли, да? Самое интересное пропустили. Ничего, скоро крыша внутрь упадет — как фанерка в печку.
— Пускай он замолчит! — закричала толстая Вера, кутаясь в норковую шубу. — Запрети ему говорить.
— Он совершенно прав, — сказал Шубин. — Но мы еще не погибли. Есть еще время спастись.
Вокруг поднялся гомон, трудно было всех перекричать. Надо было успокоить людей. Как? Только не паника!
— Тише! Тише! — закричал шестерка Плотников. — Не мешайте товарищу Шубину!
— Опасности нет! Мы все спасемся. Если вы будете молчать и слушать меня.
Когда Шубин начинал фразу, он еще не знал, чем ее закончит. И в середине фразы до примитивности простая мысли пришла в голову. И в самом деле был шанс.
— Да тише вы! — закричал Гронский.
Породистое, собачье величие его лица превратилось в оскал — словно лицо потеряло все мясо.
— Успокойтесь, — сказал Шубин негромко, хотя хотелось кричать. — Мы можем спастись только в случае абсолютной дисциплины. Полного самообладания. Потому что путь, который я предлагаю, сложный. Если начнется давка — погибнут все.
Он говорил, и вокруг уже было тихо. Так, что слышен был треск пожара внизу.
— Мы забыли, что есть пожарная лестница, — сказал Шубин. — Вон она, справа.
Все смотрели туда. Там, словно передок саней, загибались на крышу поручни пожарной лестницы.
И тут же кто-то побежал к лестнице.
— Сейчас еще спускаться нельзя, — сказал Шубин. — Потому что внизу газ. Если кто хочет погибнуть, пускай пробует.
