— Шубин, — узнал его Николайчик. — В таком виде? Что с вами произошло?
— То, что и со всеми.
— Какой ужас! — сказал Николайчик. — Вы просто не представляете, какой ужас.
— Представляю, — сказал Шубин.
— Ну да, конечно. Но никто не мог представить. Меня разбудили час назад, вызвали сюда, в штаб. Есть человеческие жертвы! — последнее Николайчик произнес тихо, будто делясь с доверенным человеком государственной тайной.
— Даже у вас в доме, — сказал Шубин.
— Что?
— Те, кто жили на нижних этажах.
— Надеюсь, что вы ошибаетесь, Юрий Сергеевич, — сказал Николайчик, сразу насторожившись.
— Николайчик, — позвал кто-то из ушедших вперед.
— Сейчас. А вы почему здесь, Юрий Сергеевич? Хотите уехать?
— Меня не пропускают.
— Товарищ солдат, — сказал Николайчик, — надо пропустить товарища Шубина, он корреспондент, из Москвы.
— А мне как прикажут, — сказал солдат.
— Пойдемте со мной, — Николайчик потянул Шубина за рукав, но увидел, что рукав рваный, обгорелый, и отпустил его.
Солдат неуверенно сделал шаг, желая перекрыть путь Шубину, но Николайчик был настойчив, и солдат сдался.
Николайчик шел рядом.
— Ужасное бедствие, — говорил он, будто втолковывал Шубину урок, — роковое стечение обстоятельств.
— Какое к черту роковое! — возразил Шубин. — К этому все шло.
— Нельзя так категорично, — сказал Николайчик. — Если бы были предпосылки, неужели вы думаете, что товарищ Силантьев не принял бы мер?
— Вот не принял.
Николайчик насторожился и замолчал. У него было чутье, у этого Николайчика.
Они вошли в здание вокзала. Длинные скамьи для ожидающих, недавно переполненные народом, были пусты, только кое-где в проходах стояли чемоданы и сумки. Никто там не бродил, не фланировал, не убивал время — все спешили, бежали, исполняли. Военных здесь было немного, встречались железнодорожники и милиционеры. Основное направление движения соединяло второй этаж и платформу — муравьиной дорожкой сбегали по широкой лестнице люди, и смысл этого движения Шубину был непонятен.
— Где здесь туалет? — спросил Николайчик Шубина.
Шубин ответил не сразу. Он думал о том, сколько людей погибло здесь — ведь залы были переполнены…
— Туалет? вон видите — стрелка вниз: камеры хранения, туалеты. Только учтите, воды нет.
— Но мне же надо! — капризно ответил Николайчик. — Подождите меня здесь!
Он поспешил к лестнице в подвал, пробежал возле приколотого к стене бумажного листа с надписью: «Вход воспрещен!» Рядом с Шубиным остановились двое мужчин в белых халатах.
— А может, еще повезло, — сказал один. — Почти нет пострадавших. Действовало сразу.
— «Почти», ты не был в первой больнице?
— Нет, меня из дома взяли.
— Там обожженные и раненые. В коридорах лежат, в вестибюле. А людей нету. Совершенно нету. Я даже не представляю, сколько наших погибло.
Неожиданно загорелся свет. Шубин настолько привык к полутьме, что зажмурился.
— Станцию запустили, — сказал медик.
— У тебя дома как?
— Обошлось.
— Ооо! — раздался крик. Шубин обернулся. Николайчик выскочил из подвала и бежал к нему, поддерживая расстегнутые брюки.
— Там, — сказал он, — там…
— Все ясно, — сказал Шубин. — Можете не объяснять.
— Там… ужасно… Вы не представляете! Там люди!
— А вы думаете, куда должны были снести трупы отсюда? — спросил Шубин. — И надо сказать, что они это быстро сделали.
— Солдаты, — сказал медик. — Они сейчас на путях работают. Там платформы подали.
— А что же будет? Что с ними будет? Вы не представляете.
— Захоронение, — сказал медик, закуривая. — Коллективное захоронение. И как можно скорей. Указание уже есть.
— Почему? — не понял Николайчик. — Как же так?
— А потому, Федор Семенович, — ответил Шубин, — чтобы не портить вам настроение.
— Тонкое наблюдение, — сказал медик. — Но, в общем, они правы, я бы тоже самое приказал. Мы не знаем, как будет действовать газ на окружающих, — тела могут стать источником опасности. Не говоря об эпидемиологии.
— Солдатам только сейчас противогазы привезли, — сказал второй медик. — Там у них на складе, оказывается, всех выбило…
— Но вы не понимаете! — сказал Николайчик медику. — Там они лежат горой, до самого потолка.
— Представляю. Я был в аэропорту, — сказал медик. — Придется привыкать.
— Туда тоже добралось? — спросил Шубин. — Я думал, что аэропорт выше…
— Как я понимаю, туда понесло эту дрянь, когда поднялся ветер.
— А что вы здесь делаете? — спросил Шубин.
— Черт его знает — дежурим. Нужна машина при штабе. Вот и дежурим. Считай, что нам повезло.
Медики пошли на второй этаж, а Николайчик все не мог успокоиться:
— Я туда спустился, понимаете, Юрий Сергеевич? Там почти совсем темно. И запах… такой неприятный запах. Я чувствую, что не пройти — впереди преграда. Я стал руками искать проход — я не понял, что за преграда, может, вещи… совсем темно было. И вдруг загорелся свет. Я стою, а вокруг лежат мертвые люди — до самого потолка, вы понимаете? И такой страшный запах…
— Николайчик! — сверху перегнулся через перила незнакомый Шубину мужчина. — Срочно на ковер!
— Простите, — сказал Николайчик. — Вы идете?
— Иду, сказал Шубин, но задержался, потому что вспомнил, что его удостоверение у старшины — надо забрать. Он пошел к выходу.
Шубин выглянул наружу — старшины не было видно. Здесь должна быть какая-нибудь комендатура.
Шубин поднялся на второй этаж вокзала.
Зал ожидания был прибран, пуст, скрепленные по шесть, жесткие вокзальные кресла отодвинуты к стенам. Но не сам зал был центром деятельности, а комната матери и ребенка, дверь в которую была распахнута, и вторая комната, над которой сияла неоновая, не к месту яркая вывеска «Видеосалон». Вокруг неоновых букв загорались поочередно лампочки, совсем как на новогодней елке.
Пока Шубин стоял в нерешительности, не зная, к какой двери направиться, из видеосалона выбежал шестерка Плотников. За ним спешил низенький потный железнодорожник.
— Ну как же я пропущу? Там же людям сходить надо, — говорил он.
